История сложных отношений Грузии и Абхазии уходит в глубь веков. Абхазов в этническом и языковом плане исследователи отмечают как "расу, резко отличающуюся от своих восточных соседей". Имея в виду население Западного Кавказа от таманского полуострова до реки Егры (Ингур), английский путешественник Э.Спенсер в 1931 году отмечал: "[Кавказские народы] однако, имели честь дать свое название (кавказская раса), за исключением финнов и лапландцев всему населению Европы - народа самого цивилизованного и могущественного, которого когда- либо видел мир; и действительно, рассматривая жителей Кавказа, мы должны признать превосходство их внешнего облика над огромной массой европейцев, мы вынуждены прийти к убеждению, что мы их потомки, происшедшие от одного рода…" (Эдмонд Спенсер "Путешествие в Черкесию. Майкоп, 1994 год, стр. 120").
Рассказывают такой случай: в старину между абхазами и грузинами вспыхнула война. Войска с обеих сторон подошли к реке Егры (Ингур). Вот-вот начнется битва, но старшие решили не дать разразиться кровопролитию и решить весь спор поединком. Абхазы выставили молодого юношу, грузины - опытного война, с проседью на висках. Вынув шашки из ножен, войны пошли навстречу друг другу. Абхаз, резко замахнувшись, вдруг неожиданно опустил шашку. Его противник остановился и недоуменно спросил, почему тот опустил оружие. "Ты старше и поэтому я не могу раньше тебя поднять оружие", ответил юноша. Они обнялись, как братья… Мир был заключен.

Приведем еще один пример. В XVI и XVII веках шла война абхазов с западно-грузинскими владетелями. Абхазы и черкесы часто вместе, сообща, выступали против общего врага. Вот свидетельство Марино Квали - баила в Константинополе: "В 50-ые годы XVI века правитель Менгрелии Дадиан, много воюя со своими соседями - черкесами (абхазами - А.Г.) и потерпевший от них немало поражений, отправился самолично в Константинополь просить помощи у султана и получил от него шесть галер; но эта помощь оказалась такого рода, что он, поняв свою зависимость от неприятеля, на следующий год заключил мир с черкесами (абхазами- А.Г.) и нашел, что с ними иметь дело лучше, чем с турками, потому что черкесам (также) нисколько не улыбалось вторжение в эти места турок, которые в скором времени обобрали бы его и подчинили бы себе и победителя и побежденного". (История Адыгеи. М., 1957, с.154)

Поведение абхазов вошло в поговорку у грузин и зачастую человека достойного, воспитанного и умеющего себя вести себя в высшей степени справедливо (независимо от национальности) грузины называют "абхаз";благословляя юношу и девушку, пожилые грузины говорят: "будь как абхаз (абхазка)", "он воспитан, как абхаз"; "будет смелым и отважным, как абхаз", "абхазеби раиндеби ариан" - "абхазы - рыцари" и т.д.

В старинной хевсурской охотничьей балладе, шедевре грузинского народного творчества - "Песне о юноше и барсе", где восхваляется мужество охотника, есть такие строки: "Даром не тратятся ведь стрелы наших абхазов!". Смысл здесь таков: "Даром ведь не тратятся стрелы наших героев!".(1) Акакий Церетели посвятил рыцарскому духу абхазов свою бессмертную поэму "Воспитатель". Академик С.Н.Джанашиа по этому поводу говорил: "Абхазскому этикету могли бы позавидовать видавшие виды дипломаты из Лиги Наций!"(2)

История абхазов уходит в глубь тысячелетий. Абхазские старейшины говорят: "абхазы - ровесники сотворения мира". В этой, простой на первый взгляд, фразе скрыт очень глубокий смысл, ибо народ за свой долгий исторический путь накопил очень богатый опыт по всем аспектам жизни, в том числе и в области народной дипломатии. Ведь, как хорошо сказал об этом В.Стражев в поэме, посвященной абхазам:

"Песнь о голубоглазом":

"Гости хищные с Сидона,
Грек с "Арго" и воин Рима.
Дикий скиф и перс-воитель,
И ромей, политик зоркий,
И лукавый генуэзец -
Много-много приходило,
Уходило будто волны…"

В данной работе мы постарались использовать тот богатый опыт народной дипломатии абхазов, многие элементы которого, на наш взгляд, можно применить не только в абхазо-грузинских отношениях, но и в мировой практике.

Обычное право стало привлекать особое внимание исследователей во второй половине XIX века, т.е. когда в Абхазии, как в Терской и Дагестанской областях было введено военно-народное правление. В Абхазию были командированы чиновники с заданием изучить обычное право и сословные отношения народа. Многие описания еще ожидают своих исследователей. Материалы, посвященные обычному праву абхазов, содержатся в опубликованных в прошлом веке работах Ф. Торнау, И.Аверкиева, А.Н.Введенского, Ф. Завадского, П.Краевича, К.Д.Мачавариани, А.Векуа…; в неопубликованных работах специально прибывшего с Балкан и собиравшего в Абхазии материалы по обычному праву Б.Богишича; позднее в трудах С.Ашхацаа, С.П.Басария (Махайд Апсуа), Д.И.Гулия, И.А.Аджинджала (у него была подготовлена в рукописи работа по обычному праву у абхазов, но, к сожалению, эта ценная работа пропала), Г.А.Дзтндзария, Ш.Д.Инал-Ипа, А.Э.Куправа…

Автор прекрасных трудов по этнографии абхазов Джанашия Н.С. писал в 1917г.: "Пробел, получающийся из-за отсутствия описания юридического быта, хотелось бы восполнить особой работой об абхазских адатах, вообще о народном суде и праве".(3) К.Д.Мачавариани в 1925 году прислал из Батума в дар Н.А.Лакоба свою работу "Женщины ораторы Абхазии"(4), но о судьбе этого труда пока ничего не известно. Мы надеемся, что в дальнейшем данная тема привлечет к себе внимание целой плеяды молодых абхазских ученых, ибо абхазская культура, несмотря на целый ряд исследований, представляет собой "terra incognito". А ведь, как справедливо отмечал еще в начале XX столетия выдающийся ученый Турции, профессор, шапсуг Мет Иззет-паша Чунатыкуа: "Следует признать, что черкесы несут свою долю ответственности за то, что не смогли продемонстрировать свое действительное значение как нации, так как ими не были окончательно собраны, изучены и распространены данные о своем языке, происхождении, национальных особенностях, традициях, мифах, национальной истории".(5)

В не столь отдаленное время в Апсны все споры, кровомщения, недоразумения и раздоры, а зачастую и войны разрешались третейским судом или конфликтующие стороны приходили к святыне - Аныха, где давали клятву в невиновности и приносили очистительную жертву. Обычно обе стороны приходили в народный гласный суд (по-абхазски - "адоура" или "адзбара", буквально - "видеть скрытое, видеть истину"), где после беспристрастного опроса тяжущихся, приводили к присяге у священной кузни "ахрыцкьага акура" - "оправдательная клятва".(6) Чаще всего клятвы приносили у священных мест: Лдзаа-ных, Лых-ных, Инал-куба, Аублаа-рныха, Анапс-ныха, Дындрыпш, Иашыр-ныха, Киач-ныха, Айлыр-ныха, Лашкендар-ныха… У убыхов и джигетов клятву давали на священном холме "Архныщьяна-аху", "холм надочажной цепи", близ Сочи. В старину, как говорит предание, в Илорской церкви высоко посередине висели золотые весы правосудия. "Под этими весами тяжущие становились и усердно молили илорскую икону, чтобы она склонила чашу весов над головой праведного"". Помня об этом, абхазы не решались на плохие дела: на земле царили мир и согласие. (7)

"Выбор судей происходил на началах уважения к лицам, пользовавшимся доброй славой и знающим законы страны, - отмечал И.Аверкиев в 1966 году, - Народные собрания, как и народный суд, происходили на местах, считающихся священными; русские называют такие места присягой. У джигетов таким место собрания был небольшой холм, называющийся Чугур-ханаха, находящийся близ реки Чугур, верстах в 15 от Гагр…Народные собрания собирались прежде в оградах древних монастырей, которых развалины сохранились до нашего времени. Подобные постройки у абхазцев, как и у других горцев, и места их считались священными".(8)

Э.Спенсер в 1830 году продолжительное время находившийся у черкесов, куда он относил и абхазов, отмечал, что "ни возраст, ни ранг, ни богатство не имеют какое-либо значения в выборе старейшины: сила, добродетель и дар красноречия - единственные необходимые условия". Дебаты, нужно признать, изредка настолько шумные, так как я видел высокомерную сорвиголову, который, найдя, что дискуссия не принимает нужный оборот, благоприятный для его взглядов, поднимается со своего места, кипя от ярости, чтобы прервать оратора; несмотря на это, уважение, оказываемое этим народом к судейской власти таково, что князю, или одному из старейшин необходимо только поднять руку, чтобы молчание немедленно восстановилось."(9) Иногда, перед разбором дела, мусульмане-абхазы присягали, клали пулю на Коран, а христиане-абхазы "клали, после принесения клятвенного обещания перед священником, пули к Евангелию и кресту" (с. Лыхны) (10)

Еще в XIX веке абхазы давали клятву у священных деревьев, где в дупле хранился образ Божьей Матери: "… в стволе дуба (на Холодной речке близ Бомбор). Народ до того чтит святость этого дуба, что даже владетель не имеет права взять силой безоружного, бежавшего под сень этого дуба и покровительство святой иконы". (11) И, наверное, именно об этом священном дереве писал граф Алексей Толстой: "… у селения Лыхны стоит уже вторую тысячу лет кряжистый дуб… Проходя, оглянется путник и вспомнит предание: когда еще дуб шумел в небе зеленой листвой, увлекая корнями земную силу, собирались под ним в лунные месяцы абхазские князья и просто наездники на молитву - потому что верующий, прикасаясь к дереву, получал мыслям своим ясность, крепость в кости и зоркость глазу. И многие еще помнят, как во время последней войны (1877 - А.Г.) мудрейший из князей = старый Ачба, отправляя на битву своих сыновей, отрезал часть своей бороды, смочил кровью и бросил к подножию дуба…" (12)

Французская путешественница К.Серена, дважды побывавшая в Абхазии (в 18776 и 1881 гг.) отмечала: "Здесь (в Агу-Бедии, Самырзакан - А.Г.) местом собрания всего населения служила поляна… На этой поляне местные жители собираются для обсуждения повседневных дел и мелких личных вопросов. Как интересно в таких случаях видеть эти пестрые группы, толпящиеся вокруг старшины, который со своей величественной головой, покрытой белым, причудливо закрученным башлыком, крупным плащом (опа) с длинными ворсинками, наброшенном на плечи и сверкая оружием на поясе, напоминает древнего вождя, окруженного своим народом."(13)

Особо важные дела обсуждал сам владетель Апсны, восседая на специальном возвышении, в тени священной липы, в присутствии наиболее опытных судей. Владетель, в свою очередь, обязан был подчиниться решению народного собрания (ажэлар реизара) - "…из владетельской фамилии абхазцы оставляли только одно лицо, возведенное в сан владетеля, всех же остальных отправляли насильственно в Турцию и вызывали оттуда поодиночке только прямых наследников владетеля, когда это место становилось вакантным" - подчеркивает Ф.Завадский.

Дж.Белл в течение нескольких дней присутвовавший на конгрессе абхазов, убыхов и западных адыгов, происходившем в 1839 г. в местности Геч (Малая Абхазия), отмечает: "Однако, из всего, что я мог понять - это то, что решения, принимаемые старейшинами - людьми, являющимися самыми разумными и справедливыми среди тех, кто связан с этой профессией, несомненно, продиктованы величественным духом беспристрастности" (15)
Присутствовать на народных сходах было обязательным для всех мужчин. Абхазская пословица (афоризм) в связи с этим гласит: "Аизарахъ изымнеиуаз апсуа хаца, ихтырпеи илабашьеи наишьтыр акуын" - "Если абхаз не мог присутствовать на собрании, он должен был послать туда свою алабащу (посох) и башлык". В Абхазии каждый обязан был предстать перед народным судом, "никакие сословные преимущества и никакие родственные отношения не могли служить препятствием в подобных случаях" (16), - отмечают очевидцы. Анхаю мог подать в суд на своего князя, ахашэала, агыруа (зависимые) - на своего владетеля.

С.Смоленский, неоднократно бывший свидетелем народных собраний и сходов, подчеркивал их демократичность: "Хотя в обыкновенных случаях личности, известные по богатству или родовым связям, всегда были уважаемы в народных собраниях, но в общественных делах и, особенно в таких важных случаях всякий член его имел равное право голоса и каждый поселянин подавал свои мнения и нередко вступал в спор со своим князем, если их суждения не сходились. Только невольники и их потомство, составляющие собственность княжеских, дворянских сословий и их крестьян не могли принять участия ни в каких народных делах. Значение каждого члена в обществе основывалось впрочем, не на одном только сословном происхождении, а и на личном значении человека, причем уважалось не только богатство и знатное родство, но и личные достоинства."(17)

Даже владетель Абхазии считался с мнением народного суда. Знаменитый Келешбей Чачба был вызван в конце XVIII века на медиаторский суд. Посредники с обеих сторон решили дело не в его пользу, и он, "не нарушая обычаи страны"(18), согласился с мнением суда. Это подтверждает и К.Чернышев (1845г.): "… все сословия имеют равные права на свободу мнений, действий и уважение в народе. Особенным вниманием пользуются лица, заслуживающие уважение личными заслугами, достоинством, умом или по своим летам и опытности, - так голос старика-крестьянина стоит выше голоса молодого и неопытного князя". (19)

В связи с этим мы приведем реальный случай из абхазского быта прошлого века: "В старину в Апсны жил один состоятельный анхаю (вольный житель). У него была единственная дочь. Она была необыкновенно красива и прелестна. Молва ходила в народе из уст в уста. Но отец ее - анхаю, сеет и убирает урожай. В этой общине проживал князь, который был там старшим. У него была семья и взрослые сыновья. Сыну князя очень нравилась девушка, и он захотел взять ее в жены. Но это было невозможно из-за сословных различий, ибо она была дочь анхаю, а он сыном князя. Но он очень полюбил статную и красивую девушку и стал наставать на своем. Дело приняло серьезный оборот.
К анхаю были направлены сваты от княжеского сына, но мудрый отец ответил им отказом. Отвергнутый жених дал перед людьми слово:
-Ты не выдал за меня свою дочь, но в день ее свадьбы я убью твоего зятя.
Прошло время, их вроде примирили, и девушка собиралась выйти замуж за достойного юношу из равного ей сословия.
В день свадьбы собралась вся община и сын князя, сдержав свое слово, убил жениха девушки.
Собрался народ, дело было сложное. Отдельно собрались старшины и решали, как поступить. Приняв решение, они обратились к князю:
Свершилось то, что не должно было случиться. Поэтому ты со своей семьей должен покинуть нашу общину. В противном случае ты отдашь своего сына в руки анхаю, и он решит его судьбу - захочет - убьет…
Князь был видавший виды человек и сам сильно переживал и обдумывал случившееся. Он ведь знал, что сын его совершил неправедное дело и, конечно, не был на стороне своего чада.
Сказав старому князю о принятом решении, его спросили:
Ты покинешь навсегда пределы нашей общины? Или же мы отдадим тебя в руки анхаю. Что ты выбираешь?
Трудно покинуть князю свою общину. И что он скажет на новом месте - что его изгнали? Сложное дело… Подумав, он ответил:
Идите к анхаю и спросите его. Если он считает, что так надо - я отдаю ему в руки моего сына, свершившего то, что нельзя было и пусть анхаю делает с ним все, что захочет…
Затем самый старший из посредников пришел к анхаю и подробно расспросил обо всем, что произошло: "Когда случилось такое, гости, прибывшие на свадьбу, не расходятся и ждут решения старейшин".
Анхаю ответил:
- У меня единственная дочь. Юноша, который должен был стать моим зятем - это мой сын. Убит мой единственный сын, а вместе с ним и моя дочь. Я отомщу убийце. Приведите его ко мне связанным по рукам, с повязкой на глазах и, заложив за пояс пистолет, которым он убил моего зятя. Я требую именно этого.
Старейшины отправились к князю и передали Слово анхаю.
Князь, подумав, ответил:
- Я отдам своего сына в его руки, пусть делает с ним, что желает.
Убийцу связали по рукам и ногам, завязали темной повязкой глаза, заложили за пояс пистолет (акяраху) и привели к анхаю.
Вся община стоит на ногах, вокруг обширного двора, ожидая, что произойдет дальше. Старейшины вошли во двор, ведя впереди убийцу, связанного по рукам и ногам. Все ждали, когда наступит минута мщения.
Во дворе стояло большое дерево. Под ним сидел анхаю.
- Мы сделали так, как ты того требовал, - обратились к нему старейшины и поставили убийцу перед ним.
Анхаю медленно поднялся, подошел к юноше, взял его оружие, развязал его руки, открыл глаза и затем обратился к нему:
- У меня единственная дочь, на зятя я смотрел как на единственного сына. Но ты его убил. Тебя привели ко мне, твоя судьба в моих руках. Мне трудно переносить мою боль, но после свершившегося ты мой сын, и дочь моя с этого дня - твоя жена, - после этого он обнял юношу.
Анхаю не променял живого на мертвого, и поэтому о нем рассказывают из уст в уста".(20)

Иногда в Абхазии прибегали к суду по шариату, особенно это практиковалось в тех случаях, когда дело касалось кровной мести. В Абхазии, по светскому суду "цена крови" князя, дворянина, анхаю, ахашала, агруа представляла весьма существенную разницу, а перед судом шариата все были равны.

В самых трудных и сложных случаях, когда светлейшие абхазские князья Ачба и Чачба не могли разрешить дело, обращались к Ауыбла (древнейший самый почетный род у абхазов). "Потомки Ауыбла не являлись царями и не относились к правящей династии, но считались по рангу выше всех царствующих родов. В Абхазской истории династические фамилии Ачба, идущие за ними Чачба, не уступающий им ни в чем предводитель Инал, в протоколе абхазского народа стоит ниже Ауыбла. Их великий предок Ауыбла, стоящий выше царей и императоров, говоря языком религии, является пророком"(21), - подчеркивает абхазский ученый из Турции Бейгуаа Омар. Как мы знаем, род Ауыбла у нас (у абхазов) в древности считался выше владетельской фамилии. В старину на сходах, собраниях, все вставали, когда являлись князья Ачба и его "внук Ачачба", но Ауыбла мог и не вставать, это не считалось бестактностью. У нас есть поговорка: "Он из рода Ауыбла, может и не вставать". Когда обсуждалось серьезное дело, Ауыбла не вызывали, но если не удавалось решить его, то отправлялись за решением к Ауыбла. В самых серьезных вопросах его слово было решающим"(22), сообщает нам из Турции Ашамба Орхан.

"Посланник Всевышнего к абхазам, сам Ауыбла, был величайшим оратором и считался основоположником школы красноречия у абхазов"(23), - пишет Омар Бейгуаа в специальном исследовании "Хазрет Ибрагим Аубла и Кавказцы".

По абхазским преданиям песенный рефрен "Уаридада" в глубокой древности принадлежал одному из виднейших медиаторов, блестящий ум и красноречие которого проявились еще в отрочестве. Дабы народ не забыл его, имя Уаридада по решению народного собрания стало исполняться в "свадебной песне" - "Атацаагара ашэа" - Уаридада.

В Кабарде навсегда останется в памяти народа известный оратор, мудрец и медиатор Жабаги Казаноко, который ввел много новых обычаев взамен устаревших жестоких законов. "Сила мудреца, - отмечает Гашемида Шенкао, - заключается в том, что он выражает собственное мнение. Речь его афористична, в ритме белых стихов… Такой речью мастерски владел Казаноко. И вообще отличительной чертой всякого мудреца является владение всем словарным запасом народа, знание всех оттенков слов. Метод Казаноко был близок методу Сократа: истину знает каждый, но ее надо сформулировать, а это необходимо делать путем правильно заданных вопросов".(24)

Адыгский просветитель XIX века Хан-Гирей писал о таких мудрецах: "Я знал много старцев, которых обширные, глубокие и основательные суждения о предметах, выходящих из круга их ума, необразованным учением, были поистине разительны".(25) Видимо не случайно, сообщают Византийские хроники: "Ойкумена разделена по числу звезд на семь поясов"… и "Абасгам назначен Меркурий".(26) А Меркурий в древности считался покровителем ораторского искусства. Как рассказывал Цахтыр-ипа Хусин: "Один абхаз в старину морем отправился в Грецию, где при дворе императора обучался его сын. Прибыв в Грецию, он нашел там сына и однажды увидел, как перед собравшимся народом произносил блестящую речь известный оратор и мудрец. Восхищенный его умом абхаз, вернувшись на Родину, назвал своего родившегося племянника Дамеем в честь знаменитого греческого философа, речь которого он слушал. Вот откуда у абхазов идет это имя".(27)

Опытные народные судьи, ораторы, у абхазов звались "аказа" - "мастер" или "ажэаказа" - "мастер слова". И действительно, народные судьи умели разбирать дело и вникать во все многогранные и мельчайшие подробности порой очень запутанного дела, на разбор которого иногда уходило по несколько недель, и никто не расходился до тех пор, пока "мастера", подходя к делу со всех сторон и вникая во все нюансы, не находили истину, предотвращали кровопролитие и между ровными врагами устанавливался мир, который вчера еще казался немыслимым. "Научись судить себя и только потом иди на суд", - гласит абхазская пословица.

Вот о таких людях пишет прекрасный знаток народных обычаев и языка Бейгуаа Омар: "Недавно (конец 60-х годов XIX века, Турция) в двух абхазских кланах разгорелась сильная вражда и дело вот-вот должно было дойти до кровопролития. По абхазским традициям собрался народ, провели собрание, но не смогли примирить враждующих; но затем пригласили двух отсутствовавших и находившихся далеко абхазов, перед авторитетом которых враждующие стороны не могли устоять. Один из них начал разбирать дело. Читать и писать он не мог, но прекрасно знал обычаи и в совершенстве владел приемами ораторского искусства; речь его, произнесенная перед непримиримыми врагами, была блестяща и изумительна, пишущий эти строки был свидетелем происходившего и никогда в жизни не слышал ничего подобного. После его выступления представитель пострадавшей стороны произнес ответную речь, она тоже была прекрасна. В своей речи он вставил: "Я говорю так, как подобает чести нашего рода. Поверьте мне, если бы к нам обратились великие князья и даже Ауыбла - ни старейшины рода, ни молодежь не согласились бы на примирение. Но что делать нам, сюда прибыли люди, которым невозможно не оказать достойный почет. Пред их авторитетом мы склоняем головы, честь нашего рода - это ваша честь, и мы поручаем ее вам. Я знаю, что вы решите все по достоинству".(28)

Часто старейшины применяли очень тонкие психологические приемы, хорошо знаю при этом душу своего народа. Расскажем об одном из них.

В начале XX века произошла ссора между зятем и шурином, в результате чего сестра последнего, оставив своих маленьких детей, ушла к брату. Братьев было трое, и они отличались очень гордым и независимым характером, очень ценили и соблюдали все абхазские адаты. Собрались старики и начали решать дело, стараясь помирить стороны. Зять уже шел на мировую, но братья твердо стояли на своем. Неделю не расходились старейшины, но ничего не вышло, они были вынуждены уехать ни с чем. Однажды к дому братьев подъехал Цахтыр-ипа Хусин.
-Добро пожаловать, Хусин! - приветствовал его старший брат.
-Если ты пойдешь мне навстречу, то я войду в твой дом. Но если не примешь мою просьбу - это твое дело. Я насчет примирения.
Об этом не говори, - ответил хозяин, - Хусин, не говори об этом. По этому поводу здесь целую неделю не расходился народ. Они приложили много труда, чтобы разрешить этот вопрос, но я стою на своем.
Хусин, ничего больше не сказав, не спеша, как он обычно все делал, расседлал коня и положил седло неподалеку. Затем снял бурку, расстелил ее на земле, положил седло в изголовье, затем, взяв коня под узду, повел в сад, стреножил и пустил пастись. Вернувшись обратно, он развел костер, закутался в бурку, лег и уснул. Хозяевам нечего делать, Хусин спит. Уже стемнело, они приготовили ужин; хозяин пошел к Хусину и осторожно разбудил его.
-Что случилось, вы согласны выполнить то, зачем я приехал? - спросил он.
- Об этом Хусин не говори, но мы приготовили ужин, сварили мамалыгу, еще кое-что, приглашаем тебя к столу.
Я не есть сюда приехал, а по делу. Если вы согласны со мной, тоя встану и сяду с вами за стол. Если нет, то я не встану с этого места, - сказав это, он повернулся на другой бок и укрылся буркой.
Как его не упрашивали, он больше не произнес ни одного слова, кроме фразы: "вы согласны со мной или нет". Здесь ужин готов, но как хозяева сядут за стол, ведь у них во дворе лежит гость. В те времена у людей была совесть, и сесть за стол без гостя хозяева посчитали величайшим позором. Еду собрали и положили в корзину, где хранился сыр и, не притронувшись к пище, хозяева легли спать. Но их состояние… врагу не пожелаешь.
Утром вновь приготовили пищу, пришли соседи, стали уговаривать Хусина, но он стоял на своем. Вновь и гость, и хозяева не притронулись к пище.
Хусин был исполинского роста, лежит и не встает…
Прошло три дня и три ночи, и все это время Хусин лежал на бурке во дворе. Не то чтобы принять пищу, но и воду он не выпил за это время. Хозяева тоже не прикасались к еде. Трое суток не есть и не пить, когда в доме все есть все-таки очень трудно. На четвертые сутки, хозяева не выдержали голода, как рассказывают очевидцы, подошли, обратились к Хусину:
- Хусин, мы согласны с твоим предложением. Поднимись, разреши нам вместе с тобой сесть за стол. Хусин мгновенно поднялся: "Вот это человечность, вот это человечность!" - и с этими словами он крепко обнял хозяина.
- Три дня в доме братьев шло веселье. За эти дни их сестра вернулась к мужу, и все другие вопросы были решены."(29)

В Абхазии известны случаи массового примирения: "Вот что произошло в древности. Между убыхами и абхазами разгорелась вражда. Взаимным набегам не было видно конца. Как только не пытались примирить, ничего не выходило. Но в те времена были очень мудрые люди, "умевшие примирить огонь и воду", и они решили положить конец вражде. Собрались с обеих сторон и со всех сторон западного Кавказа самые уважаемые и почитаемые старцы и вот что они решили: со стороны правого устья реки Псоу лежит обширная равнина. Туда были доставлены с их согласия 500 молодых абхазок с грудными детьми и 500 убыхских матерей, также с грудными детьми. Их поставили в ряд напротив друг друга с младенцами на руках, завязали глаза и обменяли младенцев. Потом женщин и детей сразу развезли в родные аулы. Сделано это было для того, чтобы в дальнейшем и абхазы и убыхи знали, что с той и другой стороны родная кровь, перестали мстить и совершать набеги, а когда дети вырастут, чтобы этот дружественный союз еще более укрепился. По случаю примирения был устроен пир, джигитовка, скачки, стрельба по мишеням и другие игры, и решили эту равнину назвать в честь торжеств, происходивших по поводу примирения абхазов и убыхов "Агуазхара ашта" - "Площадь веселья, радости". Сейчас на этом месте поселок "Веселое".(30)

Тот, кто осмеливался преступить священные традиции, подвергался всеобщему презрению - остракизму, он навсегда изгонялся из страны и получал позорное имя "амахагя".
Вот как поется в одной старинной абхазской песне:

"Говяжья лопатка, что пред ним положили, оказалась свинячьей!
Материнская грудь, к которой он прикоснулся, оказалась сучьим выменем!
Бурка, которую расстелили перед ним, оказалась черной грязью!
Род ваш позорный, да будет носить имя - амахагя!"

Песня о Кайтмас-ипа Халыбее

По понятия абхазов, абазин, адыгов считалось, что "бесчестье благородного распространяется на весь его род".(31)

Честь считалась превыше всего, "аламыс превыше смерти", - говорили абхазы. Самым тяжелым наказанием, как мы говорили выше, была не смертная казнь, а изгнание преступника из страны и отчуждение его от рода. Приведем в связи с этим одно свидетельство: "Мне рассказывали по этому поводу характеристический случай, происшедший между враждебным нам племенем убыхов. Они привели отцеубийцу из своих в одно из наших укреплений и сказали начальнику: Этот человек убил своего отца. Его следовало бы предать смерти, но у нас этого не было давно, старики не помнят, да и не хоти мы позорить нашу землю казнью свободного человека. Просим вас, возьмите его и сделайте с ним, что хотите, у вас, мы слышали, тоже не казнят смертников; ссылают куда-нибудь убийц; ну, сошлите и нашего, просим вас, а нам девать его некуда, казнить не хотим. Дурной обычай - смертная казнь". (32)

Когда дело касалось общих интересов, то собирались представители всего Западного Кавказа, чтобы сообща решить вопрос войны или мира. Вот как описывает очевидец в 1830 году "ассамблею горцев", проводившуюся в одной из священных рощ: "Как только оратор поднимался со своего места, чтобы обратиться к ассамблее, глубочайшее и уважительное молчание устанавливалось до тех пор, пока какая-нибудь возбуждающая фраза не производила всеобщего возгласа энтузиазма или не раздавался неистовый возглас мести, которому громкий звон сабель придавал дополнительный эффект, при котором было необходимо кому-нибудь из старейшин махнуть своей рукой, чтобы порядок снова восстановился. Мне было совершенно невозможно попытаться нарисовать возбужденный энтузиазм этого самого патриотического народа…"(33)

Дж. Белл, присутствовавший на конгрессе в м. Геч (1839г.) среди абхазов, убыхов и адыгов отмечал: "Во время судебных разбирательств этого конгресса, меня часто, даже гораздо больше, чем на севере, охватывало чувство восторга при виде той готовности, благосклонности и энергии, с которой люди выступали на собраниях: это являлось особенностью людей, живущих на побережье (Гагра, Швача-пста, Малая Абхазия - А.Г.) и объяснялось часто происходившими и свободными судебным разбирательствами, пробуждающими интерес"(34). Особенно он выделял двоих ораторов - молодого убыха Хаджи Берзека Керантуха, "та хладнокровность, с которой он воспринимал резкие высказывания и упорство, с которым он занимался анализом и опровержением, и в то же время то, как седобородые старцы уступали ему там, где были объяснения и доказательства и слушали его в немом молчании, вызывали чувство восторга к нему".(35) Вторым был абхаз Арслан (известный под именем Фытз - Леон), которого по внешнему виду, умению держаться, голосу и ораторскому искусству, Белл сравнивал с виднейшими европейскими сенаторами и судьями того времени.

Приведем небезызвестные факты из жизни Хаджи Берзека Керантуха.
В 1845 году на побережье Убыхии и Малой Абхазии разразился страшный голод, морем российская эскадра блокировала "дорогу жизни". (Когда в XVI веке турецкий султан, не сумев покорить Апсны, объявил абхазам блокаду, в Черном море начали крейсировать турецкие военные суда. В Абхазию перестали приходить торговые суда, доставляющие товары: соль, железо, ткани… В Абхазии наступили тяжелые времена. У абхазов во все времена не было религиозного фанатизма. В одной семье спокойно жили и общались представители изначальной религии, христианства, мусульманства. Из-за блокады в стране не стало хватать котлов, а в семье зачастую были представители той и другой религии, и тогда пищу варили в одном котле, разделив свинину и баранину перегородкой(Kirzi-oglu, Ankara, 1976, с.12)).

Хаджи Берзек, предводитель убыхов, вышел на переговоры с генералом Х. И обратился к нему: "Оставьте нас в покое. Оставьте нас порядочными врагами. Разве поступает человечно тот, кто голодом пытается добиться того, чего не смог достичь оружием! Голод привел меня к вам, бедствия моего народа запали мне в душу, но я пришел не для того, чтобы покориться, а напомнить вам о нашем праве и вашей чести! Это хваленое великодушие вашего падишаха? Что, он хочет оставить нас голодными, господствовать над нами через нашу смерть? Мы не требуем ваш хлеб - мы требуем свободы. Вы считаете нас преступниками за то, что мы не хоти принять бразды вашего правления - и это дает вам право оставить нас голодными?!…" (Ф. Боденштендт. Борьба народов Кавказа против русских за свою независимость. Франкфурт на Майне, 1848, перевод с нем. Языка Р.Ачба).

"Старик Берзегов дожил до глубокой старости. Сыновья его живут в Турции и до сих пор пользуются большим почетом у турок и большим влиянием среди племен бывших кавказских горцев. Старший из Берзеков, может быть, войдет со временем в историю своим классическим ответом кавказским революционерам, которые в 1905 году или в 1906 году в угаре революционного возбуждения послали депутацию турецкому султану с предложением, воспользоваться временным ослаблением России и занять своими войсками Кавказ. Соблазн был велик, но страх перед воздействием великих держав вынудил султана отказаться от прямого участия. Тем не менее, он указал просителю на Берзекова, который мог бы поднять своих черкесов и хлынуть всей ордой на Кавказ. Берзеков принял депутатов, выслушал их, но затем дал ответ, полный гордого достоинства: "Я не люблю Россию, я враг ее, могу воевать с ней, но воспользоваться ее временным ослаблением я считаю подлостью". Впоследствии этот ответ стал известен наместнику князю Воронцову, и он написал письмо Берзекову, в котором отметил все рыцарское благородство его ответа". (Рукевич А.Ф. Воспоминания старого эриванца (1832-1839гг.)" Исторический вестник", 1914, декабрь")"

В самых сложных и запутанных делах, благодаря мудрости, умелому поведению и ораторству судей, которые всегда избирались из людей с незапятнанной репутацией (часто из сословия анхаю) - на человеке таком в первую очередь не должна лежать кровь абхаза - удавалось избегать кровопролития. Армянский путешественник Минай Медичи в своей "Истории Понта" (кон. XVIII - нач. XIXвв.) отмечает, что сухумские абаза, "когда хотят судить, являются старики и выстраиваются на месте суда… после того, как обе стороны будут внимательно выслушаны, судьи удаляются и выносят справедливый приговор, согласно нормам естественного права. У них нет ни взятничества, ни обычая оклеветать друг друга. Они не щадят тех, кто действует против обычаев и законов и жестоко наказывают их".(36) В другом месте, говоря об абхазах, он отмечает, что "они чинят суд и расправу по номам естественного права. Они отнюдь не кровопийцы и не дурные люди, но с хорошими задатками и противники зла".(37) А в Абхазии в те времена практически не было тюрем, так была сильна вера и велико преклонение перед святыми местами и настолько были сильны и искусны в ораторстве судьи. О таких людях говорили, что "они словом заставят вскипеть котел с холодной водой". В нартском эпосе есть сюжеты, где наши великие предки истинным словом заставляют воду превращают в пенистое вино или бурлящий кипяток. У абхазов сохранилась "Песня о том, как цабальцы речами мясо варили", записанное К.Ковачом от Дамея Дзакуа в селе Джирхуа в 20-х годах, вот ее история: "Цабальские абхазы шесть дней слушали и разбирали одно дело. На седьмой день с заключительной речью выступил старец. Он говорил, не прерываясь с утра до вечера. По обычаю, после того как дело завершилось, предстоял пир. Зарезали быка, разделали, положили в котел и залили холодной водой, но костер не разожгли, ждали окончательного разрешения дела. И вот, пока страрец-оратор говорил без передышки весть день и так горячо, что вода в котле кипела без огня".

Еще Аристотель отмечал, что "доказательство достигается с помощью нравственного характера говорящего, в том случае, когда речь произносится так, что внушает доверие к человеку, ее произносящему…"

"Что же должно быть показателем совершенства системы общественного устройства? - пишет по этому поводу Дж. Белл, - безопасность граждан, степень их благополучия, не так ли? На Западном Кавказе мы увидели такие порядки, систему управления, какие не встретишь нигде в мире. Население не обременено налогами, у них нет регулярной армии, ни судей, ни прокуроров, ни заключенных. Полиция и тюрьмы тоже отсутствуют. Образ жизни этих людей и их поведение в общественных местах безупречны, они сами определяют границы своей свободы."(38)

С.Ашхацаа в 1912 г. в своей статье "Внутреннее управление древней Абхазии" подчеркивал: "На суде не требовалось свидетеля, благодаря взглядам абхазца, отличавшегося честностью, верностью своему слову в дружбе. Хотя он в порыве гнева совершал преступление, но моментально гнев стихал, и благородство и нежность души чувствительного южанина брали верх. Обман в стране считался позором, признаком трусости, опорочивающей достоинство мужчины, и поэтому на суд не вызывали свидетелей и при желании обвиняемого солгать было очень трудно, так как в суде принимало участие целое общество".(39) "К высшей степени уголовных преступлений в Абхазии были причислены следующие:1)святотатство, 2)богохульство,3)отцеубийство,4)братоубийство,5)посягательство на жизнь владетеля и членов владетельского дома,6)измена отечеству,7)кровосмешение".(40) "Преступников отчуждали от общества, это наказание, - пишут очевидцы, - было страшнее смерти. Все, с кем преступник был знаком, или в связях, прекращали с ним прежние отношения. Родные его опасались жить с ним в одном доме, сесть за общий стол и вступить даже в разговор. Остатки подаваемой ему пищи выбрасывались при нем собакам и все, к чему он прикасался тщательно обмывали и очищали. Такое обращение с преступниками заставляло их удаляться из края; но прежде, чем преступник успевал прибыть к соседнему племени, весть о нем обыкновенно уже достигала туда. Там он встречал такой же прием, что и в родном краю."(41) За воровство в Абхазии было следующее наказание: за первое вору сбривали один ус, за второе - оба или "выставляли нагого в летнее время на солнце и обливали медом для того, чтобы его беспокоили насекомые; в зимнее время выставляли нагого на холод".(42)

То же самое подчеркивают другие авторы, подчеркивая, что суровый обычай остракизма, применявшийся в Абхазии к лицам, преступившим закон: "Владетель не имел право потребовать к себе преступника, подвластного его вассалу, но часто случалось, что сами тавады предоставляли на суд владетеля тягочайших преступников, которых они признавали нетерпимых в общине. Таковыми считались виновные в измене, посягавшие на жизнь владетеля или своего патрона, отцеубийцы или братоубийцы и виновные в святотатстве или кровосмешении. Их судили почтеннейшие лица, иногда в присутствии самого владетеля и приговаривали к изгнанию с родины. С объявления этого наказания все родственники и друзья, знакомые прекращали с преступником всякие сношения и, хотя он продолжал пользоваться правом гостеприимства, но остатки его пищи отдавали псам, войлок, на котором он спал, бросали в огонь; вещи, к которым он прикасался, тщательно обмывали и очищали, все сторонились его с каким-то страхом, ему даже не мстили."(43)

Другой автор, К.Чернышев, хорошо знакомый с бытом абхазов, в 1845 году отмечал следующие степени наказания, существовавшие в Абхазии в те времена: "За преступления существуют наказания: 1) денежная пеня (ее берут и произведениями земли, лошадьми, рогатым скотом и т.п.) в пользу невиновного и оправданного судом или в пользу владетеля (за воровство); 2) лишение свободы; 3) заковывание в цепи, и, наконец, 4) изгнание из родины (вроде лишения политической жизни или остракизма древних греков).

Замечательно, что воровство, считающееся у других народов Кавказа удальством, здесь порок, который наказывается весьма строго, а именно: с вора взыскивается в пользу хозяина тройная стоимость украденного и, кроме того, за воровство сто рублей штраф в пользу владетеля. Эта строгая мера была причиной того, что воровство в Абхазии случалось редко."(44)
Ф.Ф.Торнау в своих "Воспоминаниях кавказского офицера", говоря о судопроизводстве в Абхазии, пишет: "Народ собирается слушать дело, которое обсуждается публично. Судьи, дав присягу, что станут судить по совести, правде, выслушивают тяжущихся и свидетелей и, когда все обстоятельства приведены в ясность, удаляются для тайного совещания. Согласившись между собой, они, до объявления приговора, берут с обоих спорящихся присягу и поручительство в исполнении его, потому что на судьях лежит не только обязанность решить дело, но и выполнить решение".(45)

"Тот гласный суд, - подчеркивает К.Д.Мачавариани, - которого добивались культурные страны в течение веков, хорошо был известен абхазцам, и они широко пользвались им".(46)

В Абхазии при обсуждении дел применялся принцип публичной демократии и коллективной мудрости: "…мы узнали, что в Самурзакани и Абхазии слово говорение на сходках совсем не так совершается, как в других местах России и даже Кавказа, почему невольно рождается вопрос: откуда в эту страну, называемую ныне вообще "Сухумским военным отделом", забрался этот обычай, и не составляет ли он живой остаток живой старины, когда здесь процветала греческая колония - Диоскурия, Анакопия и др.

Происходит вот как, например, в Самурзакани собирается по какому-либо поводу сходка, собирается народ. Лица, собравшие его, обращаются к нему с изложением причин сходки и разъяснением дела, по которому она созвана. Народ слушает молча и до самого конца вашей речи. Наконец, вы, положим, останавливаетесь, кто-нибудь из народа спрашивает: "кончили ли вы?" Вы, положим, распространяетесь с еще убедительной речью, наконец. Исчерпавши все доводы и доказательства, объявляете, что вы кончили и к измененному делу более прибавить ничего не можете. Тогда народ заявляет вам, что "теперь мы подумаем, мы рассмотрим, что ты нам сообщил".
Затем, весь народ разбивается на кучки, чаще всего по три человека в каждой, но при нужде и по 4-5, затем заявленный собранием вопрос рассматривается в каждой жучке, причем, разумеется, такая кучка останавливается на чем-то одном, а именно: "если согласиться - то в какой степени и почему именно, если не согласиться, то почему именно".
Придя к какому-то решению, каждая кучка из среды себя выбирает кого-нибудь оратором, который и должен говорить в духе того, на чем остановились все они во время обсуждения вопроса. Затем каждая кучка начинает ходить между народом, спрашивая: "кто окончил?", и, тем самым, отыскивая такую же троицу лиц, порешивших с вопросом так же, как и они, так же избравших из среды себя одного оратора. Вообще необходимо найти еще две такие кучки, тогда из трех составиться уже одна от 9 до 15 человек численностью, так что вскоре весь народ из мелких групп собирается в подобные 9-душные группы.
В таких случаях большинство лиц уже соблюдают строгое молчание, наблюдая только за своими ораторами, между которыми уже исключительно происходит борьба мнений. Когда эти ораторы порешат на чем-нибудь одном, то они для выражения своего мнения выбирают одного говоруна, а затем также разыскиваются группы, окончившие прения и составляются уже толпы около 30 человек в каждой, наконец, таим же порядком около 100 и, в конце концов, собирается в одну толпу весь народ, т.е. вся община, так как в административном отношении вся Самурзанкань делится на общины. Затем последние ораторы, состязавшиеся перед лицом целого народа, во главе одного подходят к лицу, созвавшему сходку, и объявляют ему: "господин" или "начальник", народ рассмотрел сделанное тобой предложение, нашел, что оно полезно и своевременно, почему он соглашается сделать то, что ты предложил. Если народ не соглашается, то те же ораторы объявляют несогласие, причем перечисляются причины, по которым не могут их исполнить. Вся же толпа в обоих случаях стоит уже в безмолвии и только слушает своих избранных. Не правда ли поразительный способ народодоговорения" и "нарообсуждения" дел? Собственно, в Абхазии только в том состоит отличие, что первая толпа разбивается на фамилии, в которых бывает и 5 членов, бывает и 30, но затем продолжается тот же порядок дальнейший (1871г.)".(47)

Очень сильные традиции демократии абхазского общества начала XIX века отразились в историческом предании о Келешбее. После гибели владетеля Апсны, народ в течение семи дней не расходился, шло собрание, где стоял вопрос: кому быть владетелем. После семи дней выбрали от всех общин и фамилий доверенных и, они, не расходясь три дня и три ночи, решали общее дело. Мнения разошлись, князья и дворяне настаивали на своей кандидатуре, представители сословия анхаю - на своей. Дело происходило в Сухуме, возле крепости. На одиннадцатый день народу объявили, что решение принято. Все это время тысячи представителей народа не расходились, ждали решения дела. И вот в конце, народный оратор из сословия анхаю взял слово и произнес блестящую речь, народ поддержал его и владетелем Апсны был избран тот сын Келешбея, на чьей стороне был голос и поддержка со стороны сословия анхаю (вольных жителей).(48)

В случае военной угрозы собирался весь народ и общим собранием по парламентскому образцу, решал, как действовать в данном случае. Сохранилось описание народного собрания убыхов времен Кавказской войны: "Со всех сторон подходили другие, и в самом непродолжительном времени всех собравшихся было около 4-х тысяч человек. Горцы были в полном вооружении и верхами; затем, сойдя с лошадей и, привязав их к деревьям, они образовали круг, в середине которого поместились начальники, сидя на соломенных связках. Водворилась тишина и собрание открылось. Первым говорил Измаил-бей; речь его была довольно длинная; по окончании ее, ответив на несколько сделанных ему возражений, Измаил передает слово другому. Ораторы сменяются, собрание волнуется, понимаются разные вопросы; возбуждаются споры. Нам уже приходит мысль, что прениям этим не будет конца, как вдруг. Как бы по мановению жезла, снова восстанавливается мертвая тишина. Эта сцена повторяется несколько раз, и таким образом, в продолжение двух часов мы были свидетелями, так сказать, натурального парламентаризма. Наконец, круг расстраивается, мы полагаем, что заседание окончено, но ничуть не бывало, все взоры обращаются в одну сторону, на дерево, на котором один член собрания вскарабкивается с необыкновенной поспешностью. Достигнув верхушки, он умащивается самым комфортабельным образом и начинает оттуда держать речь, которую, однако, все слушают с полным благоговением. Индивидуум этот, так высоко взгромоздившийся, обьявил постановления собрания и нам сказали потом, что решения собрания не могут быть действительны и законны без этого обряда. Решено было призвать всех убыхов к оружию в самый короткий срок. Каждый аул обязан выставить одного экипированного война и кормить его в продолжение всей компании. Когда таким образом общественное дело было порешено, собрание приступило к разбору частных дел. Снова составили круг и скоро несколько дел было обсуждено… Повыслушании показаний обвинявшихся и свидетелей собрание объявило свой приговор, а герольд отправился на дерево для утверждения этого приговора.

Эти митинги представляют единственную власть в стране, потому что начальники, хотя вообще и очень уважаемые, не имеют никаких прав. Все свободные черкесы, богатые и бедные, равноправны и одинаково подчиняются постановлениям и решениям народных собраний". (А.Фонвиль Последний год войны Черкессии за независимость. 1863-1864гг. Краснодар, 1927, с12-13).

Офицер С.Смоленский присутствовал на собраниях, которые проводил, замещая владетеля, его родной брат, Константин Чачба (1859г.) и при этом отмечал: "выслушав обе стороны, князь произносил свое решение, и наблюдение его при важных случаях поручал моураву деревни или одному из почетных дворян, близких к жительству тяжущихся. Таких остановок мы имели две, продолжавшихся более двух часов каждая. Но за потерю времени нас вознаградило зрелище судебных процессов по адату (обычаю), творившихся несколько столетий царями и владетелями Закавказья, чего впоследствии негде было уже увидеть. Последнее из бывших самостоятельных владений этого края, абхазское, в то время доживало свои последние дни. Тут мне еще в первый раз бросилось в глаза одна характеристическая особенность: жалобщик и ответчик… по приглашению князя садился обыкновенно против его на землю, и когда начинал говорить, то отыскивал вокруг себя какую-нибудь тонкую палочку и во время объяснения обламывал ее, небольшими частями бросая на землю. Если не случалось близко такого прутика, то срывался стебелек травы и постепенно ощипывались с него листья или раздроблялся понемногу его ствол. Почти тем же были заняты присутствовавшие слушатели, из числа окружавшей князя свиты. Замечательно, что все народные сходки бывают на открытом воздухе, где абхазцы никогда не говорят стоя, а сначала садятся на землю, поджав ноги, или на приготовленной для этого скамеечках под деревьями, и затем начинают рассуждать о деле. Порядочные люди считают за неприличие говорить о чем-то серьезном между собой, не усевшись."(49)

А вот что по данному поводу сообщает этнограф А.А.Миллер, побывавший в командировке в Абхазии (1907г): "Неоднократно я наблюдал, как происходили сходы. Старики всегда садились на корточки кругом, князь или наиболее влиятельный дворянин - занимал скамью. Начинались совещания всегда в форме длинных речей, произносимых со всеми цветами красноречия и выразительной мимикой. Например, оратор, перечисляя добрые дела, гладит палочку, которую держит в руках; обращаясь потом к кражам и другим неприятностям, он ломает эту палочку и швыряет ее куски в конце каждого периода речи. Или, готовясь говорить, оратор выходит в круг и, бросив с силой палку на землю, начинает речь… Искусство говорить - очень высоко ценилось у абхазцев. Обычное право до сих пор в быту сохраняет свою силу. Старики, выборные судьи - судят на основании того, как в старину было принято поступать в аналогичных случаях. Иногда для консультации вызывают посторонних людей, знающих в подробностях какое-ни будь дело, сходное с разбираемым. Обвиняемый, защищаясь, побегают к разным хитростям и пользуются неотразимым для абхазцев обаянием красноречия. В случае разногласий в показаниях и упорстве обвиняемого, суд может привести к присяге в кузнице, а в особо важных случаях - Илорском храме или священной горе Дудрыпщ."(50)

У Дыдрыпща клятва в начале XIX-нач.XX в. произносилась следующим образом: "Во время независимости Абхазии, да и сейчас, когда разбирался и разбирается какой-либо спор по адатам, обычаям, единственным разбирателем правого и неправого в западной Абхазии был Дыдрипщ.… После такого разбирательства ответчику дается право доказать свою невиновность клятвой в присутствии нескольких сопровождающих. Число последних зависит от самого дела. Если дело тяжелое, дают много сопроводителей, если нет - одного-двух людей. Саму клятву принимают так: верующий в Дыдрипщ абхаз со страхом и почитанием становится перед святыней. В двух пальцах держит маленькую палочку и клянется, что в этом деле у него нет вины, после чего он выбрасывает свою палочку".(51)

"Суд, - отмечает абазинский ученый Мухаммед Шенкао, - совершенный только членами рода, считался недействительным. Совершенное преступление можно было считать деянием и против своих сородичей, ибо они несли за это такую ответственность, что и свершивший. Преступник наносил моральный и материальный ущерб своим родственникам".(52)

Турецкие юристы, которых абхазы иногда приглашали на разбирательство уголовных и гражданских дел в качестве наблюдателей, с удивлением констатировал, что многие элементы абхазского обычного права могли бы быть введены в "Гражданский и уголовный кодекс Турецкой Республики". (Дженгиз Абганба, Адиль Габлыа).
При примирении кровников, особенно, если это было случайное убийство, прибегали к следующему обряду, носившему название "анышэнтра асасра" - "гостевание у могилы": "все родственники убийцы вместе с ним, одетые в глубокий траур (после предварительных переговоров, но иногда и без них) во главе с почтенными старейшинами, приходили на могилу убитого, ведя с собою быка в траурной материи, со свечами на рогах. Старики трижды обходили могилу. Остальные, преклонив колени, застывали перед ней. Убийца заходил внутрь ограды и, обнимая могилу, ложился лицом к изголовью, или же, преклонив колени, стоял со своими ближними. После этого потерпевшие шли навстречу и между бывшими врагами устанавливался прочный мир".(53)

В 20-х годах XX в. в Гудаутском районе на одной из свадеб в результате ссоры был убит один юноша. Убийца ушел в лес. Брат погибшего не оплакал покойника, а это означало, что он будет мстить. В дело вмешались старшие, правительство - ничего не помогло. В с.Дурипш жил известный оратор Тванба Осман, к нему лично обратился Нестор Лакоба с просьбой содействовать делу. Осман согласился, вначале через посредника он вышел на убийцу и спросил его, согласен ли он на примирение. Тот сказал, что согласен на любые условия, ибо жизнь абрека ему надоела. Осман в один день собрал всех старейшин и руководство Гудаутсткого уезда, взял с собой убийцу. Они все пришли к брату покойного, но перед тем, как войти во двор, Осман привязал убийцу к могильной ограде погибшего. Кладбище находилось недалеко от дома. Войдя в дом, снова повели разговор о примирении. Брат не шел ни на какие компромиссы. Тогда Осман в конце встал и сказал: - "Мы уходим, когда ты будешь провожать нас, то увидишь, что там, на могиле твоего брата, один человек. Что хочешь с ним, то и делай".
Все вышли во двор. Хозяин провожал их, по обычаю, за пределы усадьбы. Вдруг у могилы брата он увидел связанного убийцу, босого, в мгновение он остановился, но затем направился к могиле и развязал убийцу своего брата… Это означало, что отныне у них установился мир".(54)

Когда в 20-х годах для постройки корабля "Абхазия" потребовался лес, то от имени правительства Абхазии к Твана Осману обратился Нестор Лакоба с просьбой добиться разрешения на вырубку нужного количества леса от Дудрипшской общины. В то время лес принадлежал всему селу и только с разрешения Совета Старейшин можно было получить позволение пользоваться лесом. Ни министерству, ни правительство не имели доступа к народному богатству. Осман выступил на народном сходе с блестящей речью, где сумел убедить народ и совет Старейшин дать разрешение выделить лес на постройку корабля "Абхазия".
В таких случаях всегда обращались к народной мудрости, где обычным зачином оратора было изречение: "Народ, да возьму я ваши невзгоды!" (именно так начал, на абхазском, свою речь Лев Троцкий, на сходе в селе Мыку, весной 1924 года, чем очень поразил собравшихся)(54), или "Народ, да сложу я свою голову взамен вас!", "вы, знающие число неисчислимых звезд на небе…", "Вы, знающие число песчинок на берегу моря и на морском дне…", "Вы, умеющие примирить огонь и воду…"

Ниже мы приведем фрагмент речи, произнесенной при примирении двух родов и сохранившейся в памяти сказителей:
"Я обращаюсь к вам, народ, знающий число бесчисленных песчинок на морском берегу. Как невозможно отделить ногти от тела и оторвать младенца в люльке от материнской груди, так же неразделимы для абхаза его честь и совесть. Тот, кто преступил решение, к которому единогласно пришел Великий народ - получает всеобщее презрение, остается один. Ставший изгоем у своего народа, не допускается ни на празднества, ни на тризны, не попадает на тот свет. Его презренный призрак, если и появится на земле, то сама природа отвергнет его.
Швачаа, да падут все невзгоды ваши на меня! Род ваш испокон поколений всегда выделялся и отличался справедливостью и был во всем непритязателен. О достоинстве и благородстве вашего рода повсюду разносились только добрые вести, никто и слухом не слыхивал, чтобы какое-нибудь пятно запятнало честь вашего рода! Дело, по которому мы сегодня собрались, не из простых. "Мудрый, да будет твоим другом или врагом", говорили наши отцы.
Вы пользуетесь большим уважением и знаете, не по словам, где сокрыта истинная душа совести и традиций народа. Вы, да не преступите через слово народа и поэтому, зная цену его слов, явились сюда по первому зову народного гласа. Дад, именно народ с древнейших времен хранит наши обычаи, традиции, наш аламыс. То мнение, к чему пришло после тщательнейшего взвешивания народное собрание; тот вопрос, который они разрешили, отнесясь с большим уважением к обеим сторонам - этот вопрос решен окончательно и в дальнейшем к нему не будет надобности возвращаться.

Роды Швачаа и Шарыкуаа издревле были побратимами во всех делах едины. Но, как говорят: "как нет конца хорошему, так нет конца и плохому". И действительно, между вами случилась трагедия, всколыхнувшая весь народ. Сердце ваше изранено. Сегодня по вашему делу собрался народ и то, что Он решит, должно излечить ваши раны.
Вы все видите и слышите, что вест од Шарыкуа стоит здесь, покрытый с ног до головы, вплоть до оружия, трауром. Они доставили сюда породистого быка, без единой отметины, всего покрытого траурной материей. Достойные Швачаа, они пришли на могилу к вашему сыну и взамен крови берут на воспитание аталыка. Я, проживший долгую жизнь и стоящий на пороге смерти, уверен, что никто из вас не преступит народное решение.

Знайте, если среди вас кто-нибудь из юношей сгоряча возьмется за оружие, то сегодняшнее решение народа и совесть абхаза дадут осечку его оружию…".(56)

Упомянутый выше автор, К.Чернышев, довольно хорошо изучивший быт абхазов середины прошлого столетия, представляет следующий материал о примирении кровников: "Родовая месть развита в Абхазии, как и между другими племенами; но в этой стране она имеет свои оттенки. Так, тотчас после убийства, родовая месть может быть остановлена вмешательством других фамилий, если они предложат в деле примирения свое посредничество. Тогда дело уже переходит на обсуждение народного суда. Народный суд составляется из избранных обеими сторонами судей, известных по своему красноречию, уму, беспристрастию и пользующихся добрым мнением народа. Эти народные судьи называются медиаторами, и самый суд медиаторским.

Все затруднение посредников состоит в том, чтобы убедить враждующие стороны в выборе медиаторов и согласить их в этом выборе, но когда это препятствие устранено и судьи избраны, тогда самое производство суда идет весьма быстро.
Обе враждующие стороны собираются на избранном судьями месте (большей частью на обширной поляне, около Соук-су - имения владетеля), располагаясь в противоположных углах и разделенных группой судей. На суд враждебные стороны являются невооруженными во избежания пролития крови в случае жарких споров. Медиаторы, находясь посередине, первоначально со стороны обвинителей избранного ими оратора, который обязан изложить подробно весь ход дел. Потом выслушивают обвиненных.

Ораторы обязаны говорить громко, чтобы обе стороны могли слышать слова и делать потом возражения… Выслушав обе стороны, судьи удаляют из своего круга ораторов и остаются одни, разбирая все обстоятельства, касающиеся только настоящего дела и постановляют решение, которое объявляется судящимся через старейшего по летам медиатора. Объявление производится тем же порядком; но прежде старец-медиатор излагает вновь перед тяжущимися ход дела, объявляет, что нашли судьи достойным внимания и что не касающимся дела и спрашивает, не имеет ли какая-нибудь из сторон что-либо добавить, не упущено ли что-либо медиаторами из виду и когда получают ответ, что тяжущиеся высказали все и не имеют ничего прибавить, тогда медиатор-оратор излагает им мнение суда и его решение. Против медиаторов нет апелляций; судом их прекращается право мести и дальнейший иск пред владетелем.

В случае разногласий мнений между медиаторами дело излагается одним из них перед владетелем, который уже решает их недоразумения. Тяжущимся это разногласие не объявляется и до решения дела все диспуты судей остаются тайной для тяжущихся".(57)
На народных сходках добивались прекращение вражды, связывая вчерашних врагов узами молочного братства (ашъапсахупха). При примирении кровников, в данном случае, народные судьи обращались к обеим сторонам по всем традиционным законам своих предков: "Присуждаем вам то же, что и присудили бы себе, если бы оказались в вашем положении! Внемлите закону народной мудрости - слово народа справедливо, оно врачует любую рану! Сильнее нет силы, чем материнское молоко: пуля не пробьет ни одной капли его! Примите воспитание и примиритесь! И мы, весь народ, будем благодарны. Да сгинет отныне вражда между вами".(58)

Абхазы рассказывают в одном из этногенетических преданий, что, когда их стан должны были окружит враги, то по совету мудрой ведуньи весь лагерь был окроплен молоком молодых матерей-абхазок. На следующий день со всех сторон подошло войско, но ни вражеская конница, ни их предводитель не осмелились перешагнуть через материнское молоко.

В связи с этим приведем один случай: "Это случилось в селе Лдзаа, в самом начале прошлого века. Живший на Северном Кавказе представитель рода Чады убил одного князя из рода Марщан и ушел в лес вместе с тремя братьями. Братья Марщаны также ушли в лес, в абреки, поклявшись не возвращаться до тех пор, пока не отомстят за брата.
Кто знает, сколько воды утекло, но братья Чады вынуждены были покинуть Северный Кавказ и прийти, все четверо, В Бзыбскую Абхазию, в село Калдахуара. Как и все абреки, они были с ног до головы увешаны оружием. Братья спросили, кто из местных жителей пользуется наибольшим уважением.
Самым уважаемым и известным у нас является Гочуа Зафас из Лдзаа, он жрец святыни Анаа Лдзаа-ных, во всех трудно разрешимых делах его слово имеет решающее значение. Ни один важный вопрос не решается без него.
Братья Чады направились во двор Зафаса: "Хозяин!" - окликнули они его, подойдя к широкому двору Зафаса.
- добро пожаловать! - приветствовал их Зафас и вышел навстречу.
- По добру мы пришли или по иному делу, теперь мы твои гости и целиком находимся в твоих руках, - ответили братья и объяснили причину своего прихода.
Зафас принял их и укрыл их. "Не волнуйтесь, раз вы поручили свои души мне", - успокоил он братьев.
Кто знает, сколько прошло времени. Маршаны тоже пришли в Калдахуару и спросили: "Кто здесь, в округе, самый уважаемый?" Им ответили, что таковым, первым среди равных, является Гочуа Зафас. Их было шестеро, и все они были увешаны оружием с ног до головы. Марщаны, придя в Лдзаа ко двору Зафаса, позвали его: "хозяин! Хозяин! Где ты?" Зафас вышел им навстречу со словами: "Добро пожаловать!"
- По добру мы пришли или по иному делу, теперь мы твои гости! - ответили абреки и вошли в дом.
Старший из братьев встал и рассказал хозяину, кого они ищут, что Чадыевцы, вероятно, скрываются в Бзыбской Абхазии. Если ты знаешь, где они, а кроме тебя никто не может узнать, мы твои гости, не откажи нам, - сказали они и преклонили перед Зафасом колени.
- Я даю вам десять дней, приходите ко мне по истечении этого времени, тогда посмотрим, а до этого ищите своих врагов, - ответил он Марщанам и отпустил обратно.
Когда Марщаны ушли, хозяин пришел к скрывающимся у него абрекам и спросил: "Как мне быть, вы слышали, что они сказали, как, вы думаете, я должен поступить?"
-Ты волен поступить с нами, как желаешь, хочешь - погуби, хочешь - сохрани, - ответили они.
- Хорошо, - сказал Зафас и направился к жене, - как ты думаешь, что мне делать? Ты ведь слышала мнение Марщанов и то, что сказали братья Чады, - спросил он ее.
- Хайт! И ты мен я спрашиваешь? Ведь в любом деле твое слово имеет решающее значение, вначале ты скажи свое слово, потом я отвечу тебе, что думаю.
- В таком случае ты сможешь сделать то, о чем я тебя попрошу?
- Я вышла замуж за тебя по своей воле, ты мой супруг, и я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе в том, что ты задумал, - ответила супруга Зафаса.
- Если так, то ты сможешь встретить Марщанов, когда они войдут к нам во двор, с открытой грудью? - вновь спросил Зафас жену.
- Как я могу пожалеть свою грудь, если она спасет людей? - ответила та.
Зафас оседлал коня, и, объехав все окрестности, пригласил к себе шесть самых уважаемых самых почетных стариков, шесть женщин, пользовавшихся наибольшим уважением, шесть девушек и шесть самых видных юношей. На десятый день Зафас одел братьев Чады с головы до ног в траурные одежды. Посреди широкого двора он поставил скамью и усадил на нее свою жену с открытой грудью, которую та прикрыла шелковой косынкой. Справа от нее поставил в ряд троих женщин, троих стариков и троих девушек, с левой стороны он расположил остальных также. У ворот он поставил с обеих сторон по трое юношей. Братье Чады он поставил за спиной жены, сидевшей с открытой грудью.
В это время увешенные оружием Марщаны подошли к воротам хозяина. Зафас стремительно направился им навстречу.
- добро пожаловать, если хотите, смешайте кровь с молоком, - сказав это, он немного отошел назад и преклонил колено.
- На мгновение Марщаны застыли, не зная, что делать. Затем все стоящие воскликнули хором: "Подходите, подходите, не смешивайте кровь с молоком!"
Затем все братья Марщаны сложили оружие, и самый младший брат убитого подошел к жене Зафаса и, став на колени, прикоснулся к ее груди. Остальные Марщаны подошли со словами: "Ты наша мать!", поднял ее.
Брат убитого подошел к братьям Чады и обнял их. Вокруг раздались рыдания.
Зафас устроил пир. На нем Марщаны попросили, чтобы все вместе отправились в Ашвы - на Северный Кавказ. Все согласились. Марщаны заранее отправили людей, чтобы предупредить о том, что произошло.
Когда до Марщанов, живших в Ашвы, дошла весть о случившимся, то вначале раздались рыдания, плач и стенания, но, в конце концов, что им оставалось делать, они с почетом встретили гостей и устроили торжественный пир. Со словами: "Ты наша мать!", жене Зафаса подарили великолепного коня с седлом. Сына убитого Марщана братья Чады взяли на воспитание. В конце Зафас попросил слова.
-Я вас прошу, Марщаны. Совершивший убийство Чады пусть поедет со мной в Апсны, опустите его со мной.
Марщаны согласились. Зафас, вместе с Чады возвратился в Бзыбскую Абхазию.
Говорят, что род Чады в Бзыбской Абхазии ведет свое происхождение от этого юноши". (Со слов Мирода Гуажба, из личного архива автора).
В случае похищения имущества или развода приносили взаимную клятву. Вот примеры из жизни чеченцев и абхазов: клятва чеченцев на могиле предков: "Хозяин похищенного имущества, приготовив предварительно брагу и зарезав барана, приглашал подозреваемого со всеми родственниками к себе в дом и, угостив на славу, отправлялся затем вместе с ними на свой фамильный каш (могилы - А.Г.). Его сопровождали вооруженные родственники. По прибытии обоих сторон на могилу, подозреваемый вешал на спину свою дау (адауырта, адаура - у абхазов - судное место, суд - А.Г.), корзину, сплетенную из хвороста. Затем на шею обвинителя надевали веревку и три раза обводили его вокруг каша. При этом подозреваемый говорил: "Да будет вы, солнце и луна и такой-то (произносилось имя почтеннейшего человека из живых на этом свете), а на том такой-то (имя наиболее уважаемого из мертвых), свидетелями. Это ты (обращается к подозреваемому) приносишь мне присягу в незнании и неведении о случившейся у меня краже. Если ты совершил кражу и принимаешь ложную присягу, то да перенесутся на наших родственников, покоящихся в этом каше все те поминки, какие ты и твои родственники делали для своих покойников".(59)

"Обычай, наблюдавшийся в Абхазии в случае развода между несогласными супругами: особенности этого обычая состоят в том, что кроме исполнения того договора, который должен был постановлен при заключении брака, разводимые должны были в особом собрании местного народа, на котором должны были присутствовать родители или родственники обеих сторон, произнести еще и клятву приблизительно такого содержания: "Клянусь, что если при таких обстоятельствах и условиях как настоящие, разводилась бы моя сестра или дочь, то я не признал бы себя оскорбленным". Подобную клятву произносила и другая заинтересованная сторона. По заявлению г. Проценко, г. Бошич не встречал подобной клятвы ни у одного из европейских племен и признавал за ними высокогуманное значение" (66)

У абхазов было специальное божество Джикер-салат-ах-ду, божество, направляющее мысли человека. А.Н.Введенский так описывает в 1871 г. этот ритуал: "Джикер-салат-ах-ду" - Направляющий мысли человека. Ему молятся один раз в год, как мужчины, так и женщины, какого бы они возраста не были; за слишком маленьких жертву приносят их родители. Моления и жертвоприношения совершаются по четвергам (только во время постов и спасовского) и непременно под открытым небом, а отнюдь не в доме. Каждый из жителей заранее заботится о приготовлении жертвы Джикер-салату, для чего выбирается между цыплятами курочку и надрезается ей гребешок. Как только эта операция сделана, курочка считается посвященной Джикер-салату и не может быть ранее употреблена в пищу. Когда цыпленок достаточно подрастет, его режут и варят без соли и перца; к нему прибавляют четыре маленьких четырехугольных хлебца из пшеничной муки и все яства складываются в чашку. Молящийся берет жертву и черепок с угольями и выходит из дома так, чтобы его не видел никто. Бросив на ладан уголья, он обращается к Джикер-салату со следующей молитвой: "Джикер-салат-ах-ду! Ты, который управляешь разумом человеческим, посвяти ум мой светом твоим, остереги меня от всех необдуманных поступков и научи меня жить со всеми в согласии". После этого молящийся, бросив кусок курицы и хлеба на уголья, с остальной жертвой возвращается в дом и предлагает закусить своему семейству и гостям. Если молящийся дурного характера, то никто, не только из посторонних, но и людей самых близких ему, не прикоснется к жертве, принесенной им Джикер-салату".(61)

Умению вести речь, обращаться по достоинству со старшими, младшими и ровесниками, не переступать дозволенную грань, абхазов учили с самого детства. В одной из "начальных" школ было застолье, когда отрок, стоя, не смел садиться в присутствии старших, ухаживал за гостями и впитывал в себя первые навыки ораторского искусства. Существовали специальные сложные детские упражнения по языку, целью которых было развить в ребенке умение правильно строить речь. "Но лучшим местом для воспитания молодого поколения, - как подчеркивают очевидцы, - является гласный народный суд под сень какого-нибудь огромного ветвистого дерева, вроде дуба, чинара или липы.

Положим, когда князь отсутствует, а дело его разбирается на сельском суде. Тогда княгине сообщают, что дело ее мужа принимает дурной оборот на суде. Она немедленно приказывает седлать лошадей и в сопровождении нескольких человек является к тому месту, где происходит разбор дела. Судьи сидят и о чем-то глубокомысленно раздумывают. Истцы и ответчики стоят, опираясь на посохи. Свидетели стоят, не только слушают, но и при каждом обращении к ним со стороны ответчиков дают лаконичные ответы - да или нет, но иногда и передают подробно обстоятельства дела. Народ слушает со вниманием. После краткого совещания один из судей является к народу и, повторив дословно (удивительная память) все, сказанное истцом, ответчиком или выставленными ими свидетелями, объявляет решение. Эти судьи отлично знают решение дела даже по истечении многих лет, не прибегая ни к каким письменным документам.
Наша княгиня успевает явиться до решения дела ее мужа. Народ и судья, завидев издали княгиню, все сразу поднимаются со своих мест и, поздоровавшись с ней, просят ее занять подобающее ей приличное место.

После разных вопросов о здоровье, о разных новостях, княгиня переходит к делу и просит внимание судей и народа. Сначала в самых нежных и утонченных выражениях она выставляет достоинства судей и их беспристрастие, потом, жалея, что ее мужу по разным обстоятельствам не приходится говорить самому о своих делах, наконец, просит разрешения сказать слово в пользу его. Водворяется общее молчание. Выпрямившись во весь рост, княгиня старается наэлектризовать судей и публику и осторожно рассыпать похвалы направо и налево. Когда она замечает в народе сочувствие к себе, и судьи не смотрят в землю, что было бы для нее дурным предзнаменованием, то княгиня незаметно переходит к своему делу, давая возможность говорить и противной стороне. Она представляет разные доказательства, разные доводы и ссылается на свидетеля. Она знает, что говорить, не забывает ни одной мельчайшей подробности в защиту своего интереса и то и дело обращается с вопросами к свидетелям и народу: "Так ли я говорю, друзья?" "Так так", отвечают свидетели. "Правду ли я говорю, друзья?". "Правду говорите, правду" - отвечает народ с новой силой. Судьи недолго совещаются и под влиянием страстной и убедительной речи княгини выносят решение в ее пользу".(62)

Ораторы, чтобы овладеть аудиторией, использовали зачастую неожиданные приемы, отражавшие богатый народный опыт, демонстрировали прекрасное знание народной философии и мифологии.
Приведем пример: "Гуажба Мирод должен был выступить с речью перед жителями одного абхазского села в Турецкой Республике". По своим воззрениям он являлся носителем изначальной абхазской религии но, когда его спросили, как в Абхазии относятся к религии, он ответил: "Народ, да сложу я голову взамен Вас! Я - представитель сословия анхаю и мне приятно видеть, что в вашем селе такой хозяйственный народ. Здесь меня кто-то спросил, правда ли, что в Апсны неоднозначное отношение к мусульманству. Я хочу сказать, что это неправильно. Мы, абхазы, веруем в бога больше вас. В подтверждение этого расскажу вам вот что: пророк Мухаммед отправил в Абхазию троих посланников для того, чтобы абхазы приняли ислам. Когда представитель пророка прибыли в Апсны, абхазы встретили гостей с великими почестями, ежедневно в разных местах в честь них устраивались пиры и зрелища. И лишь по истечении недельного срока старший из абхазов обратился к гостям: "Дад, дорогие гости, вы прибыли издалека, наверное, вы хотите о чем-то спросить нас?" "Нет, нет, нам не о чем спрашивать", - ответили гости. Но когда старший из абхазов снова вежливо попросил гостей ответить, то самый старший из них сказал: "Действительно, правда, нас сюда прислал пророк Мухаммед. Но нам здесь делать нечего. Насколько выше нас вы относитесь к Всевышнему. Мы пять раз в день молимся ему, а вы молитесь Богу сто раз в день. И еще многому нам следовало бы поучиться у вас". Это - во- первых.
Во-вторых. Абхазы, потомки нартов, в свою очередь отправились проведать и повидать пророка Мухаммеда, которому его посланники уже рассказали об абхазах и их традициях. Пророк с большим почетом принял гостей, окружил их почетом и вниманием. Когда пришел срок возвращаться, Мухаммед обратился к абхазам: "Я хочу сделать столь достойным людям от себя небольшой подарок. Хочу подарить вам на память мой молитвенный коврик, пусть он напоминает вам обо мне".
Делегация, прибыв в Апсны, вручила дар пророка царю абхазов. Коврик был изготовлен из нежнейшего каракуля. Царь повесил его на самом вином месте. Ровно через год он вызвал мудрого старца и спросил, как поступить с этим подарком. Старец ответил: "Чтобы абхазы всегда помнили о даре Мухаммеда, надо изготовить из него головной убор". Лучшая мастерица Абхазии изготовила из молитвенного коврика две папахи. Царь Абхазии торжественно вручил первую папаху старцу, а вторую надел сам. "И вот, смотрите, - и с этими словами Мирод снял с головы папаху, - кто из нас более мусульмане, вы, живущие в Турции или те, которые проживают на родине - в Апсны…"
Собравшиеся радостными улыбками и аплодисментами приветствовали оратора" (Из личного архива автора).

В Апсны существовали ораторские школы, это были академии абхазской словесности в тени вековых деревьев, где ученики обучались ораторству у наиболее искусных мастеров слова. Всеабхазские форумы ораторов происходили на древней Лыхненской поляне (Лыхнашта) в тени священной липы. Часто устраивались состязания острословов - "бызла еукудырпон", где требовалась находчивость и острота ума. На свадьбах, скачках и других торжествах проводились соревнования "мастеров смеха", "Асамаркулхэара": более известные острословы садились полукругом, вокруг собирался народ. Старший, обратившись с приветствием к народу, произносил в самой изысканной и вежливой форме следующие слова: "Сейчас начнется состязание, мы будем шутить, но очень просим всех собравшихся ни в коей мере не воспринимать все буквально, ибо это все юмор, асамаркул. Еще раз просим всех ни на что не обижаться". С этим же обращением выступают еще несколько человек и затем перед собравшимися "оживают несколько Ходжей Насреддинов".

К.Мачавариани в нач. XX в. отмечал: "особенным влиянием (у абхазов - А.Г.) пользуются также песни и танцы в хоровых плясках, когда на обширной площади собирается молодежь из разных сел и когда село выставляет своего поэта на состязание. Эти певцы не встречают никакой трудности в облачении своих мыслей в поэтическую форму и в течение целого дня и целой ночи, в особенности, когда они являются на грандиозное собрание для указанного выше состязания, в обширном хороводе стоят поэты с 2-х противоположных сторон и поэзия льется широкой волной".

Меткое слово народного поэта, сказанное в нужный критический момент, зачастую достигало своей цели, которая предназначена ей исполнителем. Т.Лапинский в течение трех лет принимавший самое активное участие на стороне горцев Западного Кавказа в боях на независимость, на страницах своей замечательной книги вспоминает: "По этому поводу я должен упомянуть об абхазских бардах. Этих патриархальных певцов уважают и боятся. Каждый хороший или плохой поступок, храбрость или трусость, корыстолюбие и самопожертвование, гостеприимство и скупость, красота и любовь, так же, как и легкие нравы, находят своих панегиристов или беспощадных сатириков. Ими воспеваются старые сказания, геройские поступки и подвиги, различные чудесные истории. Я видел весной 1857 года, во время сильной перестрелки на реке Агадум, как один такой бард влез на дерево, оттуда он далеко раздающимся голосом воспевал храбрых и называл по имени боязливых. Адыг более всего боится быть названным трусом в национальных песнях - в этом случае он погиб: ни одна девушка не захочет быть его женой, ни один человек не подаст ему руки, он становится посмешищем в стране. Присутствие популярного барда во время битвы - лучшее побуждение для молодых людей показать свою храбрость".

А вот аналогичное свидетельство одного из самых известных просветителей Северного Кавказа второй половины XIX века абазина Адиль-Гирея Кеш: "Как велико было возбуждающее влияние родной песни на впечатлительные натуры черкесов можно видеть из следующего рассказа, относящегося ко времени первых столкновений кавказских горцев с русским оружием. Около тысячи отборных кабардинских всадников, возвращались из удачного похода на одно из приграничных русских поселений, были настигнуты превосходными силами неприятеля. Преследуемые по пятам, осыпаемые картечью и ракетами, они мало-помалу пришли в расстройство, начали бросать захваченную добычу и спасаться в одиночку. В эту минуту всеобщего смятения, когда ни увещания, ни угрозы влиятельнейших предводителей не могли восстановить порядка в упавшем духом партии, бывшему в отряде гегуако (певцу) пришла счастливая мысль - встать ногами в седло и пропеть своим притчем песенников известную песню "Кашка-тау", описывающую битву кабардинцев с крымцами. Голос певца, напомнив об одном из эпизодов героической борьбы предков с иноплеменниками, мгновенно наэлектризовал партию наездников. Точно по команде военноначальника, она тот час собралась в кучу, сложила еще оставшуюся у нее добычу и, смывши дружным натиском нападавшего противника, отбила у него охоту к дальнейшему преследованию".(65)

Когда, в прошлом (XIX в.) наступил трагический момент в судьбе абхазского народа, и оставались считанные дни до вынужденного переселения - изгнания, абхазы собрались на обширной Лыхненской площади. Отдельно стояли конные, а напротив них - пешие войны. Между ними из конца в конец ходил старец, беспрестанно речитативом распевая следующие слова, воодушевляя воинов в эти тяжелые минуты перед расставанием с Родиной:

"Если ты абхаз, должен быть абхазом!
Если ты абхаз, то обязан сердцем болеть за Родину
Сотворивший нас, абхазов - озари наше сердце светом и
Надеждой!
Дай нам взаимной радости и веселья!
Наш отцовский двор - Апсны!
Это вскормившая нас материнская колыбель!
Как наши враги смеют посягать на нее!
Силой нас разъединяют, но мы едины,
Но мы должны добиваться быть неразделимыми.
Создатель, сотворивший нас, определил нам
Быть вместе и всегда находить друг друга.
Огненной рубашкой будешь на мне Апсны!
Я ни слова ни скажу, вынесу все.
Пусть твой неугасимый огонь укрепляет мою решимость,
Нет, нет! Мои надежды не рухнут
И однажды мы встретимся, Апсны!"

(Подстрочный перевод. Со слов Званба Азиза, 80 лет и Габлыиа Адиля, 68 лет).

У абхазов и абазин во время похода впереди войска всегда следовал исполнитель мелодий на апхярце, который воодушевлял воинов игрой на это древнем инструменте. И, как правильно отмечает М.Шенкао "апхярца первоначально означала не музыкальный инструмент, а, скорее всего человека - аэда, обслуживающего военный гуып (отряд - А.Г.) и переводится "апхярца ": "вперед идущий " в бой, на труд, на подвиг, т.е. первый выразитель дум и чаяний народа".(66)

Немецкий поэт Фридрих Боденштедт в своем труде, посвященном Кавказу, говоря об ораторстве горцев, отмечает: "Несмотря на то, что среди убыхов мало людей, знакомых с искусством письма и чтения, их ораторы весьма красноречивы. Мы часто бывали свидетелями бесед между русскими и черкесами, и свое слово вооруженные мужчины из племени адыге произносили так вдохновенно, что часы протекали как минуты.
Когда смотришь на этих людей и слушаешь страстный тон их выражений, то невольно сравниваешь их с героями Гомера, лишь русские пленные, в серой рваной одежде, каждый раз препятствовали неожиданному волшебству Трои и Илиады".(67)

Ораторские способности, умение вести себя, правильная организация народных собраний изумляли многих, имевших непосредственный контакт с абхазами. Прекрасный знаток абхазского быта К.Д.Мачавариани по этому поводу пишет: "Речь оратора-абхазца увлекательна и до того обстоятельна, что и порой убеленные сединой старики заслушиваются ею. Кто в совершенстве владеет абхазским языком, тот пользуется сильным оружием, чтобы проникнуть во все изгибы души, во все уголки сердца. Как я сказал выше, народный гласный суд, к которому допускаются жители обоего пола, не разбирая возраста, создает среди абхазов ораторов выдающихся. Правда, иная речь начинается с Адама или Одиссея, но она всегда бывает интересна, что волей-неволей хочется дослушать ее.
Послушайте речь абхазца, со всех сторон окруженного многочисленным миром, решающим семейные, общественные, сословные и другие дела по обычаю старины. Слушая даже обыкновенного оратора или поэта, вы не знаете, чему удивляться - логической ли его последовательности или счастливому сплетению разнообразных по силе слов и выражений. Бесконечная речь его, основанная на законах здравого смысла, несется неудержимо. В бесконечных сравнениях, фигуральным образом и в чудных аккордах слышится глубокие истины, практически годная житейская мудрость, завещанная предками и проверенная опытом собственной жизни.
Часто одно слово, даже звук абхазского языка соответствует 5-6 словам другого языка. Удивительно, что не только одни слова, но и даже слоги или один звук в абхазском языке выражают полное понятие. Есть такие слова и выражения, которые решительно непереводимы на другие языки". (68)

В Бзыбской Абхазии в прошлом веке по самым запутанным делам приходили за советом к двум известным в то время женщинам: Хагуш Нине и Гуаж Ханым, бывшим уже в преклонном возрасте; но, несмотря на свои годы, всегда дававшими старейшинам правильное разрешение вопросов в самых запутанных и сложных делах. Недаром богиней мудрости у абхазов была Атана, и по сей день говорят: "Мудра, как Атана".
В мое время, - вспоминал в 70-х годах XX в. 108-летний Уартан Бигуаа из села Мыку, - среди абжуцев равного Кягуа Киут оратора я не встречал. Перед тем, как выступать он, резко вонзив алабашу в землю, сняв с головы черный башлык, искусно повязанный и распущенный кистями вниз, надев его на алабашу, опускал руки на башлык; иногда одной рукой он держался за рукоятку кинжала, а другой за ножны. Затем, подняв голову, внимательно осматривал собравшихся. Наступало молчание". "Народ, да сложу я свою голову вместо Вас!" - зачинал он речь звонким и чистым голосом. Затем, понизив голос, продолжал речь, не спеша и логично развивая ее. Для того чтобы дать отдохнуть несколько уставшей аудитории, он вставлял в речь какой-нибудь веселый эпизод или притчу. Однажды, когда Кягуа Киут вел острый спор с начальством, ему захотелось курить, тогда он не спеша, вытащил из кисета табак, взял трубку, набил ее табаком, затем взял кремень, огниво и трут, высек огонь, разжег трубку и закурил. При этом речь его не прерывалась, звучала логично и образно".(69)

С.Чанба в 1915 г. в своей полемичной статье отмечал: "Я, пишущий эти строки, не раз поражался на сельских сходах, с каким тактом и практичностью решались абхазцами общественные вопросы. Почетные лица засядут чинно под сенью какого-нибудь развесистого дерева, и тут уже нет места шуму. Они спокойно, со вниманием, выслушивают каждого из говорящих. При этом еще более поражаешься их умением говорить, держать себя. Мы, именуемые себя интеллигентами, привыкли мыслить и говорить книжно; и прежде чем говорить речь на собраниях, нужно предварительно подготовиться, составить речь на бумаге или хотя бы краткий отчет тогда выступать!" Там - не то! Они привыкли всю свою жизнь мыслить, так сказать, устно и, потому при первой необходимости, не запинаясь, будут стройно излагать свою мысль и держать речь перед обществом, облекая при этом свои мысли в художественные образы, украшая свою речь всевозможными сравнениями и эпитетами так, что, зная язык, невольно заслушаешься". (70)

Чуть позднее, в 1923 году, объездившая весь Кавказ, в том числе и Апсны, журналистка З.Рихтер отмечала: "Но никогда мне не приходилась присутствовать на таком сдержанном, я бы сказала, культурном собрании. Абхаз выслушивает оратора - не перебивая его шумом, ни возгласом, в классической бессознательно-величавой позе, опираясь на высокий посох или винтовку. Противнику дают высказаться до конца, а возражают с изысканной корректностью, которой мог позавидовать любой лорд. Они очень солидарны и дисциплинированы, все вопросы решают необычайно быстро" (71). Словом, как и в древнекитайском изречении: "Умеющий говорить не допускает ошибок" - Лао-Цзы.(72)
Академик Н.Я.Марр, говоря об абхазском языке, подчеркивал, что "абхазский язык лингвистически стоит на одной из самых высоких ступеней развития человеческой речи".(73) "Слово лечит", - говорят абхазы. Ораторскому искусству их не стыдно было бы поучиться и многим цивилизованным народам, вернее тем, кто считает себя цивилизованными. Столетняя Кец-пха Елыф, в 1877 году попавшая в Турцию в результате геноцида абхазов Российской империей, а оттуда волей судьбы в греческую Македонию, рассказала такой случай: "В Апсны, в роду Бейгуаа, старшим считался Бейгуаа Куагина. Он был известным оратором. Вогнав алабащу в землю и повесив на нее башлык, он много говорить часами и не повторяться, никто не мог с ним сравниться в ораторском искусстве. Однажды ахчипсоуцы и абжуйцы поспорили, кто может перебить его. Куагина произносил речь. В конце оратор из Ачхипсоу, будто намереваясь взять у него слово, вонзил острый наконечник алабащи в ногу Куагины. Но тот спокойно продолжал речь, словно ничего не случилось. Окончив слово, он повернулся к оратору из Ачхипсоу: "Ах, это ты! Даже ваш владетель не остановил бы мою речь! И этот посох ты вонзил не в то место, вынь его". Ачхипсовец выдернул посох из раны. Затем Куагина снова обратился к нему:
"Будет лучше, если тот, кто подстрекнул тебя на это, явится ко мне". Затем он снова продолжал свою речь".(74)

У абхазов до сегодняшнего дня дожил "язык алабащи" - "язык посоха", при помощи которого старики могли выражать "целые семантические фразы". В одном из героических преданий известный воин, охотник Марщан Хаюа, соскочив с коня и вонзив алабащу, обращается к ней: "Неоднократно ты была для меня братом, я от тебя видел много добра, и теперь обращаюсь к тебе за советом. Я отпущу тебя, и ты укажешь, к кому мне направиться", - он долго говорил с алабащой, как с близким человеком и, когда отпустил ее, алабаща повернулась и указала на врата Швых Махцырба.
Дальский житель Лымхаш Асланыкуа, всю жизнь проведший в горах со стадом, на досуге вбивал алабащу в землю, напротив клал вынутое из чехла ружье. Затем, представив себе, что это живые люди и межу ними кровь, "разбирал дело и примирял враждующих"… Таким способом он достигал ораторского совершенства и в дальнейшем примирил владетельский дом Чачба и дальских Марщан, когда самые опытные медиаторы и судьи оказались не в силах что-либо предпринять.
Без слов, "языком алабащи", примиряли враждующих… Алабаща, острым концом вбитая в землю, символизировала центр мироздания.
Офицер Кавказской армии В.Скарятин, ознакомившись с бытом народов, проживающих на Восточном берегу Черного моря, подметил, что близкородственные абхазам "убыхи, шапсуги и натухайцы… замечательны своим красноречием, остроумием и находчивостью в ответах
Слушая их, как будто читаешь страницу "Илиады", присутствуешь при переговорах воинов и греческих вождей, осаждавших Трою".(75)

Далее мы приведем один характерный эпизод, описанный им же: "В другой раз несколько стариков враждебного нам племени, жившего вокруг укрепления, пришли на квартиру его начальника и, усевшись на диван, молчали. Прошло полчаса, а начальник тщетно ожидал, чтобы старшины объявили причину своего посещения.
Выведенный, наконец, из терпения упорным молчанием своих гостей, он сказал им:
- Зачем вы пришли? Что же вы молчите? Почему не объявите причину вашего прихода обо мне?
- У нас есть обычай, - возразил один из старших, - по которому, когда гость приходит в дом хозяина, то он и объявляет о причине своего прихода. Мы здесь хозяева с тех пор, как Бог дал нам эту землю, вы - гости, пришедшие недавно. Стало быть, и начинать следует тебе, а не нам."(76)

Когда императрица Екатерина начала вмешиваться во внутрение дела кабардинцев и прислал богатые дары знати, то собрался Кабардинский военный совет, на котором выступил князь Хамырзыко. Он сказал: "Я думаю, что мы все верим в справедливость и полагаемся на нее. Основная цель русских - заманить нас любезными словами и соблазнить ценными подарками, блестящими наградами и высокими званиями. А затем они приберут к рукам нашу любимую Родину. Я прошу Бога защитить нас и не дать никому из нас соблазниться русскими подарками и подкупами. Пусть он (Бог) помешает нам взять нечистые деньги и продать свою страну. Мы должны показать пример последующим поколением, совершив дела, достойные подражания". Сказав это, он взял все русские подарки, среди которых были золото, алмазы, украшения и деньги и бросил их в реку Баксан. Народ одобрил его поступок и приветствовал его громкими аплодисментами и криками: "Это поступок достойного человека, продиктованный его чистой совестью". (Хавжоко Шаукат Муфти. Герои и императоры в черкесской истории. Нальчик, 1994, с.133-134.)

В 1861 г. депутаты от западно-кавказских народов отправились на реку Фарс, где осенью 1861 г. произошла встреча с царем Александром II, который выдвинул условие горцам, "или переселиться на Кубань", где им будут выделены земли, или, оставив западный Кавказ и Черноморское побережье, "переселиться в Турцию". В свите царя был переводчиком абазинский князь Мамат-Гирей Лоо (Ачба). "Это был самый заметный человек во всей царской свите".
От имени народа перед царем выступил Тлише Шуцежуко Цейко, "высокий сухой старик, с небольшой седой бородкой, с суровым мужественным лицом". Цейко был известен как выдающийся оратор, который никогда ничего не боялся, всегда говорил то, что думал. Его речь записал С.Сиюхов в 1914 году со слов очевидца Магомчери Магометовича Азаматова-Бгуашева. Приведем этот очень интересный документ народной мудрости и мужества: "Русский царь нам сказал, что он должен был сказать по своему долгу, я его не осуждаю, но мои слова не совпадут с его желанием. Народ рождается как отдельный человек, он развивается, стареет и умирает. Самый большой век человека 100 лет, а народ живет тысячелетиями. Нет ничего вечного под солнцем. Русскому царю понравился Кавказ, и вот он уже 60 лет ведет войну за его покорение. Но нам люба и дорога наша Родина-мать, и мы, не жалею жизней, защищаем и отстаиваем ее. Мы должны дать ответ своим предкам и Богу за это священное дело. Нас никто не упрекает, что мы щадим себя. Нет, мы обильно проливаем свои кровь и кладем свои головы. Мы гибнем, но лучше гибель, чем рабство. Русский царь обещает нам неприкосновенность наших адатов и нашей религии. Но разве это возможно! Бросьте горсть соли в кадку с водой и посмотрите, что получится с солью, она растворится. Маленький народ, покоренный большим народом, должен раствориться в нем. С окончанием нашей свободы, окончится и наша самобытность, иначе быть и не может. Мы храбро и беззаветно должны продолжать войну. Бог не в силе, а в правде. Будем биться до конца. Если погибнем за родину, за народ, за веру, то позора нам не будет. Может Кавказ будет русским, но черкесы не будут рабами русского царя, пока в их жилах течет кровь"
Русский царь называет себя нашим доброжелателем…как это странно, наш "доброжелатель" 60 лет безжалостно проливает нашу кровь. Нет, Кавказ будет или нашей любимой колыбелью, или нашей могилой, но живыми мы его не отдадим. Лучше гибель, чем рабская жизнь. Не опозорим воинской славы наших предков и не забудем первейшей заповеди: "Будь Героем, или умри!". Считается неприличным в лицо говорить горькую истину, но не могу не сказать, что русский нам вовсе не друг, а исконный и непримиримый враг и кровник. И напрасно он нас призывает к покорности. Сильные духом умирают, но не покоряются. Но, если и слабые духом, как Хаджемуко Хаджи, и покоряются, то это не опозорит лучшей героической части черкесского народа. Смерть нашим врагам - завоевателям! Да живет и развивается священная война- Газават! Слава героям!"
Старец замолк. Несколько человек из ближайших рядов крикнуло: "Правда!" Это слово подхватили сотни и тысячи голосов, и скоро все поле огласилось грозным устрашающим кличем. Царь испуганно озирался вокруг, окружающая его свита волновалась, опасаясь ярости народа.
Но Шуцежуко Цейко сделал знак рукой, и постепенно все утихло. Тогда Цейко сказал: "Царь, в настоящее время ты наш гость, а гость - священная особа, и пусть никто не подумает, что абадзехи способны нарушить долг гостеприимства. Пусть народ расходится и ждет указания своих уполномоченных". Царь попрощался и уехал, народ стал готовиться к войне…"(77)

Если наступала военная угроза, то народ обсуждал эти дела сообща, причем на такие сходы сбирались исключительно мужчины. Очевидцы рассказывают такой случай: в 1914 году, когда разразилась первая мировая война, то во всех абхазских общинах были проведены народные собрания.

В то время абхазское население считалось "виновным населением" за активное участие в антиколониальной борьбе против царизма, и абхазов не брали в армию. Решался вопрос о том, что раз грянула война, то абхазы должны идти добровольцами на фронт. В село Кутол прибыл царский чиновник с переводчиком, перед тем как выступить, чиновник стал на колени перед нардом с просьбой оказать помощь России и выставить добровольцев, но его сразу подняли, сказав при этом, что не подобает мужчине стоять на коленях, с народом надо говорить стоя. Чиновник выступил, речь его перевели на абхазский. В своей речи он обрисовал международное положение, военный потенциал противника и от имени государя попросил абхазский народ оказать помощь… После этого началась запись добровольцев… (Со слов Тараша Джинджал записал Езуг Габелиа, 1976 г.)

Симон Басариа (Махаил Апсуа) будучи активным участником и свидетелем бурных событий 1917-1918 гг. в Абхазии вспоминал: "Надо было слышать в 1918 г. в разгар меньшевистского владычества дискуссию, с одной стороны, видных ораторов соц.-дем. Грузии, с другой стороны, простых крестьян-абхазов: Гедлачи, Кобзачи и пр. ораторы народной совести, правде и гнева в защите народных прав самостоятельности, в освещении традиционной любви к свободе, в указании заведомого безумия со стороны одной нации, только уже освободившейся от одного ига, загнать под это иго другую маленькую нацию. Надобно было видеть позитуру крестьянина-абхаза, возражавшего и защищающего высшие идеалы человеческого права. Он слегка опирается на рукоятку кинжала или небрежно складывает руки на палку к левому или правому плечу, корпус свой несколько клонит к земле; сам смотрит то на землю, то на оппонента, то на народ, то в даль, в леса горы; его равнодушное лицо и вся эта небрежная, не ораторская поза, как бы говорят - мне ли, отпрыску тех сильных мужей, тех свидетелей седой старины, тех защитников народной воли от венецианской ловкости, турецкой грубости, арабской мудрости, римского красноречия, византийской философии - говорить с вами, играющими в империализм, мечтающими о подчинении "под ноги" соседней нации, а потому ли мне слушать ваше языкоблудие о равенстве, священных правах каждой нации, о святости ее культуры, языка, территории. И лилась из уст этого выразителя народной идеологии сильная, красивая струю красноречия, - такая очаровательная, нескончаемая, несравненная в настойчивости, как горная кристальная речка, разрушающая утесы - преградите лей к широкому морю, ясному солнцу. Горная струя страшной занозой входит в расщелины камня и отламывает его неуклюжие бока; оратор-старик мудрым абхазским наречием вроде "мозги, выдумавшие порабощение одной нации другой, должны быть выкинуты из головы"; или "рот, произнесший эту скверную мысль - нужно ополоснуть"; или "только рабская душа, освобожденная из-под гнета, сама гнетет" и прочие выражения - поражают таких апостолов красноречия, как Исидор Рамишвили и присные его".(78)

А.Мартин, депутат Абхазского Народного Совета (от эстонской общины, 1919 г.) вспоминал: "В начале весны 1919 года Народный Совет Абхазии принял депутацию крестьян, которые обратились к Совету с просьбой возвратить им земли, которые в XIX веке у них были отобраны для Ново-Афонского монастыря. Депутация состояла из почетных стариков, из которых с речью выступил перед Советом старший. Он говорил на абхазском языке, переводил сам А.Чачба. Делал он это мастерски, с сочувствием, как бы ободряюще для оратора. Вряд ли кем была записана эта речь, логичная, с образным слогом, произнесенная с силой и выразительно…

Для меня речь главы делегации абхазских крестьян произвела глубокое впечатление. Можно было преклоняться перед культурой народа, который недавно еще не имел письменности, но жил под культурным влиянием античных греков, римлян, арабов и др…. От них многое узнал и создал свою собственную богатую экономическую и духовную культуру горского, предприимчивого и храброго народа. Я впервые встречал лучших посланников абхазцев и должен был сделать вышеприведенное впечатление об этом народе, с молодым поколением которого я рядом сидел и вместе работал".(79)
Именно о таких людях говорит Аристотель: "Быть благородного происхождения для какого-нибудь народа или государства, значит, быть автохтонными или исконными обитателями данной страны, иметь своими родоначальниками славных вождей и дать из своей среды многих мужей, прославившихся тем, что служит предметом соревнования".(80)

Известными ораторами-судьями в Апсны в прошлом веке считались:
В Убыхии - Хаджи Берзек Керантух, Исмаил Баркай-ипа Дзиаш (оба прекрасно владели абхазским)…
В Садзны(Малая Абхазия) - Сосран Арыдба, Хаджи Соломон Цанба, Мамсыр Куатащь, Арслан Фытз Леон, Гечба Рашид…

В Псху - Аджир-ипа Киамыш, Абдурахман Маршан, Атамаба Уада…

В Дал-Цабале - Лымхаш Асланыкуа, заусхан Маршьян, Ахы Шабат Маршан;

Очевидцы отмечают, что в Цабале "все слепо послушны красноречию Шабата". Во время народного собрания дал-цабальских абхазов, где, призывая народ к восстанию Шабат (которого в народе с любовью называли Ахьы Шабат - Золотой Шабат), образаясь за поддержкой к Кайтмас-ипа Халыбею и, бросив в огонь царские эполеты и темляк, сказал: "Смотрите, - я обласкан начальством русским, я офицер и мне обещали хорошее содержание, но для избавления родины жертвую всем. Помоги мне в этом славном деле, и я клянусь над Алкораном, будешь любезным братом моим. Иначе мы не признаем тебя родственником, Князем Маршан. Враги твои будут друзьями нашими, и без меня прольется кровь твоя, как кровь чужая".(81)

В Дале и Цабале в 1859 году во время разбора дела по кровомщению между двумя ветвями рода Маршан - Тлапс-ипа и Учардия - ипа - выборными судьями по этому делу были со стороны потомков Тлапса, "дворяне других племен": Джомлат Шхуацаа, Эбырхам Цвацва, Смел Аздын и Ахмат Иаш; со стороны Учардиевых - дворяне Джонхан Кудж, Кадыр Цвацва, Мыс Шох Адзым, Халил Куадза, Халил Трыш; кроме того, князья Кадырбей, Херипс Маршьян и Каншуква Пашт-ипа".(82)

В Бзыбской Абхазии - Гочуа Зафас, Мканба Соломон, Хусейн Омар-ипа Лакрба, Хагба Камгаз, Гумба Зафас, Гублиа Ханаш, Лейба Куаджидж, Дзыгу-ипа Цгу; немного позднее - Мурат Абухба, Мыкуба Аабыдж, Дырмит Гочуа, Ладариа Осман, Аюдзба Бадрак, Смыр Мачыч, Быжьноу Сит, Бабиа Чычын, Еслам Чычба, Муса Лакоба, Осман Бутба, Дамей Хашиг, Тарба Гыд, Матуа Джесып, Тванба Осман, Гумба Рашит, Айба Джугуриа, Смыр Чыкъ…

В Абжуа - в 1866 г. в селе Джегерда в состав народного суда входили: Хасн Маршьан, Салыбеи Ачба, Хусеин Чрыгба, Дадын Рыютаа, Мыса Амчба, Мырзакан Иуанба, Куаблыху Хараниа, Аршба Гедлач, Гудиа Барганджиа, Чацба Чагу, Киут Киагуа, Кнут осман, Хабыдж Ашуба, Ахуба Джыр, Делба Иакуп, Джапыуа Куакуа, Шармат Едрыс, Маршьан Хаитбей, Чачхалиа Наурыз, Какалия Мысиаф, Дзлаиа Дырмит, Цнариа Сеидык, Аршба Сулейман, Джтнджал Куалашъ, Шъакаиа Кесоу, Иаса Гындиа, Хакуцв Касландзиа, Кан Цагуриа, Бжаниа Ашхангери, Иакуп Тарба, Бардгу Амкуаб, Хусеин Аджинджал, Шьрын Кутарба, Джалычи Куцниа…

В Самырзакане: Раджаб Хахуба, Тлабган Кецба, Гамсаниа Кадыр, Куадзба Ташь…

В Аджарии среди батумских абхазов - XIX в.: Ахмед Ажведжба, Саманба Халил, Ахмет Ардба, Ачугба Маху, Ацанба Мыстафа, Цысху Мурат; позднее Чазмаа Расим, Чазмаа Мурат, Шамба Хуршит, Кудба Хуршит…

В Турции: Барас Ламщыху, Куадза Хаджим; Джинджал Хадажыкуа, Хараниа Хасан - Джегерда, Соук-Су; Гуаджуа Щериф, Абдла-ипа Шьахар - Актафак; Бганба Сулейман, Бганба Расымбеи - Бганаа Ркыта; Ацыгуба Мурат, Тванба Осман - Сазкей; Джудар Мамсыр, Аюдзба Алцыку - Гума; Махаз Кяаамил, Ахьиба Басиат - Бычка; Ашуба Наджаб, Батыр Идрис - Хаджисулейманбей; Чалакуа Дахвыкуа, Каю Едыг - Чылау; Аюдзба Осман - Дариар; Самхьхуа Кяаазым - Карадара; Чанба Зикуатла - Кейлар; Агумаа Махаз - Куйнал; Папа Щьрыф, Лапщ Басыр - Апсара; Папа Иатым - Цабал; Чкуниа Джамал Бганба Раиф…

При разборе сложных и ответственных дел, среди абхазов, проживающих в Турецкой республике, широкой известностью пользовались: Аюдзба Сеид, Агрба Щахан, Таркъ Идрис, Аюдзба Щаабан, Анкуб Алхас, Ашуба Зекериа, Джидж-ипа Муса, Тыкуа-ипа Кажа, Кыыл Кяаащиф, Трапш Кяаамил, Кабба Хакы, Акуадзба Мемет, Шамба Мыстафа, Гуас Муса, Хараниа Тыуфан, Уанача Алыйса, Ачба Разаа, Джыр-ипа Кямыш, Тарба Мустафа, Ачуа Щахан.(84)

Это о них очень выразительно звучат строчки Омара Бейгуаа из его стихотворения

"Старинное абхазское собрание":
"Большой сход абхазов
В большинстве - вольные люди.
Отдельно стоит аристократия.
И в небольшом числе зависимые.

Затянутые в изящные черкески (акумжвы),
Подпоясанные серебряными поясами
С пристегнутыми к ним кинжалами,
Держа в руках абхазские ружья

Словно изваянные из гранита
И сотворенные из бронзы.
Нет среди них людей с изъянами и низкорослых.
Вид их внушительный излучает благородство.

Высокие и стройные, словно форели,
С тонкими талиями и изящные,
Манеры их изысканные,
Незабываемая картина (красота)".

(Подстрочный перевод)

Древние абхазы прекрасно понимали, что все объять невозможно и выразили это понятие в афоризме: "Зегьы здыруа икада?" - "Нет среди нас смертных того, кто может объять (понять) все". "И поэтому одной из любимых форм время провождения у народа был непрестанный обмен информацией и новостями, когда веками и тысячелетиями оттачивалась житейская мудрость и философское отношение ко всему происходящему в мире. В своей речи (а речь могла длиться сутки - двое) оратор никогда не повторялся, через каждые 20-30 слов обязательно вставлял мудрое изречение, прибегал к жизненным новеллам, сюжетам которых позавидовал бы любой великий драматург. Чтобы оживить аудиторию, внимательно слушавшую его, мастера слова прибегали к неоднократным переходам, сравнениям, речь их пронизывали мудрые афоризмы и пословицы, многие из которых идут от Великого Учителя - Ауыбла. А уметь говорить и вести себя абхазы научились с раннего детства, вся жизнь абхаза - рождение, свадьба, похороны, поминки, прием гостя, собрания, примирения враждующих, дальние походы и путешествия… все было связано с ораторским искусством. В странствии старший обращался к младшему со словами: "Сократи нам путь", это иносказательно означало: "Поведай нам интересную историю, которая отвлечет нас трудного пути…".
Ведь недаром говорил в своем завещании фараон наследнику своему Мерикаре (XXIII-XXII в.в. до н.э.): "Подражай отцам своим и предкам своим…речи их закреплены в писаниях: разверни, читай (их), подражай (им) в знаниях. Становись умельцем (лишь обученный… будь умельцем в речи, (дабы) ты был силен… сильнее речь, чем любое оружие".(85)
Графиня Уварова тонко подметила в абхазах их "самосознание и сильное расположение к созерцательной жизни" и далее она отмечает, что эти качества должны были "неминуемо развиться в виду красоты края, его гор, лесов, ущелий. В такой стране, при таких условиях, из таких людей должны были прежде выходить древние пустынники, столбники и подвижники". (Графиня Уварова. Кавказ. Абхазия, Аджария, Шавшетия, Посховский участок. Путевые заметки графини Уваровой. Часть Ii, м.1891, с.831).
И не случайно у абхазов в недавнем прошлом бытовали следующие языки: "охотничий язык", "тайный женский язык" (как у древних шумеров), на котором женщины могли поведать друг другу свои секреты; "птичий язык"; "тайный садзский язык"; "воровской язык"; "тайный язык жестов"; эзотерические языки - "язык дерева", "язык кочетов", "язык посоха", "змеиный язык", "медвежий язык", "язык воды", "язык ветра", "язык птиц", "метафоричный язык (голоса) информации", "язык медиума (медиумизм)"…

Здесь мы приведем один пример (вторая половина XIX века): "Юноше очень понравилась девушка Хилкан. Он долго не решался сделать ей предложение. В один день, дело было зимой, он пришел во двор Хилкан с твердым намерением попросить ее руки. Но вдруг раздался голос: "Хозяин!"- и во двор выехал юноша. Поздоровавшись, гость спешился, и его пригласили в дом. Усадив гостя у огня, Хилкан предложила ему угощение, а сама стала в стороне. Гость молча взял фундуковую палочку, лежавшую у камина и стал ее затейливо украшать. Стружки он аккуратно собрал у камина. Окончив работу, гость поднял красиво украшенную палочку и посмотрел на Хилкан. Хилкан слегка наклонила голову, затем накрутила на палец прядь своих локонов. Гость поднял стружки и бросил их в огонь. Хилкан склонила голову.
После этого гость, слегка перекусив, попрощался с хозяевами и уехал. Юноша, влюбленный в Хилкан, остался с ней наедине. Он сделал ей предложение. Девушка сказала ему, что уже дала слово. "Когда и кто убил меня?" - воскликнул парень. "Это произошло у тебя на глазах", - ответила Хилкан.
- Когда гость показал мне красиво оструганную палочку - это означало, что его брат, и я подходим друг другу, и что я думаю по этому поводу?!
Я опустила слегка голову - это означало согласие. Но я накрутила на палец прядь своих волос - это означало, что мой отец и братья просят за меня большие подарки. Гость выбросил в огонь стружки, что означало - наша сторона ничего для тебя не пожалеет. После этого я склонила голову, что означало согласие". (Со слов Амчба Музаффа, 80 лет, село Джгерда, записал Д.Хараниа, 1980)
Слово в Апсны имело великую силу, ибо оно исходило из своеобразного синтеза нравственной чистоты, высокого духа и величия сердца. Таких людей у абхазов уважительно называли "ацкья" или "апсыцкья", что сочетало в себе два понятия: "чистый" и "святой". И поэтому слово, исходящее из уст этих людей всегда достигало того, кому оно было предназначено. О таки людях говорили: "Они общаются с Пророками"… т.е. мудростью своей они превзошли обычных людей и могли поведать о глубоком прошлом и далеком будущем.
И во всех случаях слова этих людей доходили до сердца каждого, кто с ними имел дело. Любой конфликт можно решить, но при этом нужно умело использовать многовековой опыт народных традиций, в частности обычного права, особенностей психологического уклада и многих граней этноса и при всем этом нужна предельная искренность и сердечное отношение к делу. Только в этом случае можно будет решить все положительно.

БИБЛИОГРАФИЯ
1. Вирсаладзе Е.Г. Грузинский охотничий миф и поэзия. М.1976, с.64-65
2. Инал-ипа Ш.Д. Очерки об абхазском этикете. Сухуми, 1984
3. Джанашиа С.Н. Статьи по этнографии Абхазии. Сухуми, 1960, с.68
4. Сообщение Ст.З.Лакоба, Сухум, 1997, 30 сентября
5. Omer Buyuka. Abhaz mitoloji Anac mi? Istambul, 1971, p.3
6. Аджинджал И.А. Из этнографии Абхазии. Сухуми, 1969, с.250
7. Джанашия С.Н. , там же, с.40
8. Аверкиев И.С северо-восточного побережья Черного моря. "Кавказ", 1866, #74
9. Спенсер Э. Путешествия в Черкесию. Перевод Н.Нефляшевой. Майкоп. 1994, с.103
10. Смоленский С. Воспоминания кавказца. Экспедиция в Псху (Выписка из походного дневника). "Военный сборник", 1874, №6, с.385-386
11. Чернышов К. Еще раз об Абхазии. (Отрывок из письма в А.П. Берже). "Кавказ", 1854, №83
12. Толстой А. Проклятие. Газ. "Речь", 1911, 14 мая
13. Серена К. Путешествие Карлы Серены по Самурзакани и Абхазии. 1881 г., ж-л "Вокруг света" (на фр. языке), перевод с французского Р.Крючкова. Машинопись, Абгосмузей, с.23-24
14. Завадский Ф. Абхазия и Цебельда. "Кавказ", 1867, №60
15. Дж.Ст.Белл. Письма о пребывании в Черкесии в 1837, 1838, 1839 гг. Лондон, 1840, письмо XXXI. Перевод с английского Аиды Ашуба. "Юридическая газета", Сухум, сентябрь-октябрь 1997, №4, с.6-7 ("Конгресс абхазов и убыхов в м.Геч")
16. Мачавариани К.Д. Описательный путеводитель по городу Сухум и Сухумскому округу. Сухум, 1913, с.315
17. Смоленский С. там же, с.384
18. Эсадзе С. К 40-летию уничтожения автономии Абхазии. "Тифлисский листок", 1904, №266
19. Чернышев К., там же
20. Записано со слов Ашуба Рамазана, г. Сухуми, 1991г., газета "Апсны". 16-11-№25
21. Omer Buyuka, там же с.209-210
22. Сообщение Ашамба Орхана, 1975, 23 февраля. Личный архив А.Гуажба
23. B.Omer Buyuka. Hazret Ibrahim'le Awubla Kafkaslar. Ist., 1975, p.62
24. Гошемида Шенкар. Миф и мудрость. М., 1997, с.54
25. Мухаммед Шенкао. Нарты: миф, эпос, культура., М., 1997, с.22
26. Коллауц А. Абазги и Абазгия. Перевод с немецкого А.Первухина., М., 1992
27. Гуажба М. Аныхаху (Рассказы о Цатыр-ипа Хусине), на абхазском языке
28. Omer Buyuka., Ist., 1971, p.208
29. Со слов Мирода Гуажба записал Л.Щущаниа, с.Хуап 1991, 18.04
30. Рассказал Мыкуба Анзор. Эту историю он неоднократно слышал со слов своего отца Мыкуба К.А.
31. Мухаммед Шенкао, там же, с.16
32. Скарятин В. Заметки о Кавказе. "Отечественные записки", 1862, т.141, №4, с.537
33. Спенсер Э., там же, с.51
34. Белл Дж., там же
35. Белл Дж., там же
36. Медичи М., История Понта. "Советская Этнография", 1950, №2, с.170
37. Медичи М., там же, с.173
38. Белл Дж., там же
39. С.А. (С.Ашхацаа). Внутреннее управление древней Абхазии. "Сухумский листок", 1912, №196
40. Завадский Ф., там же
41. Завадский Ф., там же
42. Завадский Ф., там же
43. Утверждение русского владычества на Кавказе. 1801-1901. К столетию присоединения Грузии к России. Под руководством нач. штаба кавказского военного округа ген-лейт. Н.Н.Белявского, составлен в военно-историческом отделе под редакцией ген-лейт. Потто, Тифлис, 1901, с.422
44. Чернышев К., там же
45. Торнау Ф.Ф. Воспоминания кавказского офицера. Журнал "Адыги", Нальчик. 1991, №1, с.54
46. Мачавариани К.Д., там же, с.314
47. Сухум. 19-го июля. "Кавказ", 1871, 30 июля (11 августа), №88
48. "Литературный журнал", 1940, №3-4, с.34-37, (на абх. языке) Акуа
49. Смоленский С., Воспоминания кавказца. (Из записок юнкера). "Военный сборник", 1872, №10, с.335-336
50. Миллер А.А. Из поездки в Абхазию в 1907 году. "Материалы по этнографии России", СПб, 1910, с.64
51. Джанашиа Н.С. Статьи по этнографии Абхазии. Глава "Абхазы". Перевод с грузинского Нелли Аршба. Сухуми, 1960, с.111-119
52. Мухаммед Шенкао, там же, с.12. Микаиа М. Апсыуа къабзкуа ирызкны. "Алашара", 1872, №6 ад.84-85
53. Инал-ипа Ш.Д. Социальная сущность аталычества в Абхазии в XIX веке. "Труды Абхазского института" им. Д.Гулиа, Сухуми, 1956, вып. XXVII, с.81
54. Со слов Бигуаа Владимира Маметовича, 1919 г., с.Дурипш, 1990г.
55. Лакоба С.З. Очерки политической истории Абхазии. Сухуми, 1990, с.106-107
56. Микаиа М., там же
57. Чернышев К., там же
58. Инал-ипа Ш.Д., там же, с.81
59. Алироев И.Ю. Язык, история и культура вайнахов. Грозный, 1990, с.306
60. Труды 5-го археологического съезда в Тифлисе. 1871 г., Тифлис, 1881, с. XXIII
61. Введенский А.Н. Религиозные верования абхазцев. "Сборник сведений о кавказских горцах", Тифлис, 1871, вып.5, с.11-12
62. Мачавариани К.Д. Светлой памяти, павшего на войне героя, корнета К.Ш.Лакрба. Батум, 1917 (машинопись)
63. Там же
64. Теофил Лапинский (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная война против русских. Описания очевидца Теофила Лапинского (Теффик-бея) полковника и командира польского отряда в стране независимых кавказцев. Перевод В.К.Гарданова. Нальчик, 1995, с.123
65. Каламбий (Адиль Гирей Кеш). Записки черкеса. Рассказы. Очерки. Статьи. Письма. Нальчик, 1988
66. Мухаммед Шенкао, там же
67. Боденштедт Фридрих. Борьба народов Кавказа за свою независимость против русских. Франкфурт-на-Майне, 1848, перевод с нем. Риты Ачба
68. Мачавариани К.Д., там же
69. Арчелия Алыкса. Абжьуаа рхуштаара. Акуа, 1990, ад. 14, №17
70. Чамба С. Под сенью развесистой клюквы. "Сухумский листок", 1915, №103
71. Рихтер З. Кавказ наших дней. Патриархальный быт. Газета "Абхазский университет", 1989, №14, 29 апреля, с.3
72. Китайская литература. Хрестоматия., М.,1959, т.1, с.99
73. Марр Н.Я. Кавказоведение и абхазский язык. СПб, 1916, с.7
74. Со слов Иззета Бейгуаа, написала Папба М.С., Абжакуа, Турция, 1976 г.
75. Скарятин В., там же, с.308
76. Скарятин В., там же, с.309
77. Газета "Республика Абхазия", 1999, №5, с.3
78. Басариа С. Абхазия в географическом, этнографическом и экономическом отношении. Сухум-кале, 1923, с.51-52
79. Мартин А. Автобиография А.Мартина и его воспоминания и педагогической деятельности в Абхазии и его участии в Абх.Народном Совете. АбГосМузей, ф.3, оп.1, д.91, лл.47-48
80. Аристотель, там же
81. Колюбакин Н. Картины и характер Кавказа, ЦГВИА ГССР, Фонд кавказской архивной комиссии, д.200, XIII, лл.168-187
82. Смоленский С., там же
83. Жанна Гъаргъ. Аамта рышьата. Акуа, 1971
84. Сообщение Омара Бейгуаа, Хараниа Джемала и Дженгиза Абганба - Турция, Темура Ачугба - Сухум
85. Коростовцев И.А. Религии древнего Египта. М.,1976, с.34